Эти летние дожди... - [6]

Солнце в жарких руках,

наклонясь, как гончар,

вертит влажную глину,

с любовью лепя,

округляя, лаская,

рождая тебя.

Керамической печью

космических бурь

обжигает бока

и наводит глазурь,

наливает в тебя

голубые моря,

и где надо, — закат,

и где надо, — заря,

И когда ты отделан

и весь обожжен,

солнце чудо свое

обмывает дождем

и отходит за воздух

и за облака

посмотреть на творение

издалека.

Ни отнять, ни прибавить

такая краса!

До чего ж этот шар

гончару удался!

Он, руками лучей

сквозь туманы светя,

дарит нам свое чудо:

— Бери, мол, дитя!

Дорожи, не разбей:

на гончарном кругу

я удачи такой

повторить не смогу!

1961

Три века русской поэзии.

Составитель Николай Банников.

Москва: Просвещение, 1968.

ЧЕТЫРЕ СОНЕТА

1

Сад, где б я жил, — я б расцветил тобой,

дом, где б я спал, — тобою бы обставил,

созвездия б сиять тобой заставил

и листьям дал бы дальний голос твой.

Твою походку вделал бы в прибой

и в крылья птиц твои б ладони вправил,

и в небо я б лицо твое оправил,

когда бы правил звездною судьбой.

И жил бы тут, где всюду ты и ты:

ты — дом, ты — сад, ты — море, ты — кусты,

прибой и с неба машущая птица,

где слова нет, чтоб молвить: „Тебя нет“,—

сомненья нет, что это может сбыться,

и все-таки — моей мечты сонет

2

не сбудется. Осенний, голый сад

с ней очень мало общего имеет,

и воздух голосом ее не веет,

и звезды неба ею не блестят,

и листья ее слов не шелестят,

и море шагу сделать не посмеет,

крыло воронье у трубы чернеет,

и с неба клочья тусклые висят.

Тут осень мне пустынная дана,

где дом, и куст, и море — не она,

где сделалось утратой расставанье,

где даже нет следа от слова „ты“,

царапинки ее существованья,

и все-таки — сонет моей мечты

3

опять звенит. Возможно, что не тут,

а где-нибудь — она в спокойной дреме,

ее слова, ее дыханье в доме,

и к ней руками — фикусы растут,

Она живет. Ее с обедом ждут.

Приходит в дом. И нет лица знакомей.

Рука лежит на лермонтовском томе,

глаза, как прежде карие, живут.

Тут знает тишь о голосе твоем,

и всякий день тебя встречает дом,

не дом — так лес, не лес — так вроде луга.

С тобою часто ходит вдоль полей —

не я — так он, не он — твоя подруга,

и все-таки — сонет мечты моей

4

лишь вымысел. Найди я правду в нем,

я б кинул все — и жизнь и славу эту,

и странником я б зашагал по свету,

обшарить каждый луг, и лес, и дом.

Прошел бы я по снегу босиком,

без шапки по тропическому лету,

у окон ждать от сумерек к рассвету,

под солнцем, градом, снегом и дождем.

И если есть похожий дом такой,

я к старости б достал его рукой:

„Узнай меня, любимая, по стуку!..“

Пусть мне ответят: „В доме ее нет!“

К дверям прижму иссеченную руку

и допишу моей мечты сонет.

1938

Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.

Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:

Художественная литература, 1967.

БОЙ СПАССКИХ

Колокола. Коллоквиум

колоколов.

Зарево их далекое

оволокло.

Гром. И далекая молния.

Сводит земля

красные и крамольные

грани Кремля.

Спасские распружинило —

каменный звон:

Мозер ли он? Лонжин ли он?

Или „Омега“ он?

Дальним гудкам у шлагбаумов

в унисон —

он

до района

Баумана

донесен.

„Бил я у Иоанна, —

ан, —

звону иной регламент

дан.

Бил я на казнях Лобного

под барабан,

медь грудная не лопнула, —

ан, —

буду тебе звенеть я

ночью, в грозу.

Новоград

и Венеция

кнесов и амбразур!“

Била молчат хвалебные,

медь полегла.

Как колыбели, колеблемы

колокола.

Башня в облако ввинчена —

и она

пробует вызвонить „Интерна —

ционал“.

Дальним гудкам у шлагбаумов

в унисон —

он

до района

Баумана

донесен.

1928

Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.

Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:

Художественная литература, 1967.

РАБОТА В САДУ

Речь — зимостойкая семья.

Я, в сущности, мичуринец.

Над стебельками слов — моя

упорная прищуренность.

Другим — подарки сентября,

грибарий леса осени;

а мне — гербарий словаря,

лес говора разрозненный.

То стужа ветку серебрит,

то душит слякоть дряблая.

Дичок привит, и вот — гибрид!

Моягода, мояблоня!

Сто га словами поросло,

и после года первого —

уже несет плодыни слов

счасливовое дерево.

1935

Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.

Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:

Художественная литература, 1967.

СТАНЦИЯ `МАЯКОВСКАЯ`

На новом

радиусе

у рельс метро

я снова

радуюсь:

здесь так светло!

Я будто

еду

путем сквозным

в стихи

к поэту,

на встречу с ним!

Летит

живей еще

туннелем вдаль

слов

нержавеющих

литая сталь!

Слова

не замерли

его руки, —

прожилки

мрамора —

черновики!

Тут,

в сводах каменных,

лучами в тьму

подземный

памятник

стоит — ему!

Не склеп,

не статуя,

не истукан,

а слава

статная

его стихам!

Туннель

прорезывая,

увидим мы:

его поэзия

живет

с людьми.

Согретый

множеством

горячих щек,

он

не износится

и в долгий срок.

Он

не исплеснится!

Смотрите —

там

по строчкам-лестницам

он сходит

сам.

Идет,

задумавшись,

в подземный дом, —

в ладонях

юноши

любимый том!

Пусть рельсы

тянутся

на сотни лет!

Товарищ станция,

зеленый

свет!

Землей

московскою

на все пути,

стих

Маяковского,

свети,

свети!

1939

Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.

Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:

Художественная литература, 1967.

ГОРСТЬ ЗЕМЛИ

Наши части отошли

к лесу после боя.

Дорогую горсть земли

я унес с собою.

Мина грохнулась, завыв,

чернозем вскопала, —

горсть земли — в огонь и взрыв —