Этажи села Починки - [12]

Нельзя оказать, чтоб Буряк и Фетисов были давно знакомы. Узнали они друг друга недавно. Особенно близко сошлись в последние годы. В Фетисове Якова привлекало прежде всего то, что тот был общительным добрым малым. Но не из тех добрячков, которые быстро со всеми сходятся и почти так же легко расстаются и, что хуже всего, ко всем одинаково доброжелательны, а в сущности, ко всему безучастны.

На одном из заходов Яков заметил, что Фетисов вроде бы при развороте медлит. То ли показалось, то ли в самом деле так. «Ждет, видно. Хочет, чтоб я подоспел к берегу», — подумал Яков. Сделав еще по одному кругу, машины их подравнялись, и получилось так, что к берегу на разворот оба вышли разом.

Фетисов первым остановил разгоряченную машину, поднял приветственно руку.

— Здорово! — крикнул Яков, заглушив мотор.

Разом сошли на берег.

— Заканчиваешь?

— Два-три захода осталось.

— А я только что вернулся из-за холмов. Припекает…

— Припекает, — согласился Яков.

Они разошлись по машинам. Через час Буряк закончил работу. Вывел на обочину машину. Заглушил мотор. Не спеша достал из ящика ключи. Наклонился к агрегату и стал торопливо отвинчивать лапы-отвальчики.

Выждав, когда Фетисов подъедет к берегу, — махнул рукой. Тот увидел и сразу догадался, в чем дело. Остановил трактор. Разделся. А кузнец уже входил в воду, блаженно щурясь на серебристые солнцем волны. Глубина была небольшая, чуть выше пояса.

Встретились почти у берега.

— Держи! — Яков протянул приспособление.

— Ну, спасибо. Спасибо, друг! — повторил Фетисов.

— Главное, по высоте точно установи.

— Когда вернуть?

— Бери насовсем, у меня есть еще такой же комплект.

Искупавшись, Яков вышел на свой берег. Оделся. Сел и двинулся в бригаду.

День клонился к вечеру. Жара стала спадать. Миновав картофельное поле, кузнец повернул свой «Беларусь» на проселочную дорогу, которая пролегала через яровую пшеницу. Поворот. Еще поворот. А вот и стоянка. Поставив машину, тракторист зашагал в сторону села.

Гудели натруженные за день руки, но особой усталости не чувствовалось. Он шагал и думал о завтрашнем дне, о своем доме, который надо бы до зимы «достроить», о Фетисове, чей трактор ровно гудел за рекой-безымянкой.

Романцов резко поднялся из-за стола. Позвал председателя рабочкома Никитина:

— Александр Павлович, давай пригласим на завтра починковцев, поговорить надо.

— Вот это дельно, — довольно потер руки предрабочкома, — а еще бы лучше — нам самим туда явиться.

— Да, — директор повернулся к Никитину. — Так и передай Коробову, чтобы собирал народ на месте завтра в шесть. Мы сами к ним пожалуем, потолковать действительно надо. А то люди ведь беспокоятся.

7

С Павлом Буряком, старшим сыном кузнеца Ага-да-ну соседом с левой стороны, у Митрия сложились издавна несколько странные отношения. Были они одногодки, знали друг друга, считай, с детства, но в дружбе никогда почти не состояли, как, впрочем, не были и врагами. Встречались, будучи холостыми парнями, то ли на вечеринке у сельской избы-читальни, то ли где на работе, в поле ли, на лугах. Вместе являлись в военкомат, будучи призывниками. После службы в армии Буряк работал на ферме, имел на руках «лошадь с линейкой», и его редко видели дома.

Прошло несколько лет — женился Павел Буряк и стал отделяться от родителей. Место для подворья в Починках можно было найти без особого труда, но Буряк выбрал заброшенное старое крайнее подворье, рядом со Смириным. Многие посмеивались над Павлом, над его выбором. Ведь можно было селиться и не с краю: больно неудобное это место как для огорода, так и для самого подворья, бугор, подкопанный с нижней части многочисленными забоями — бабы испокон веков здесь глину брали.

Буряк же рассудил по-своему. Высокое место ему нравилось: видно кругом далеко и ничья изба ему справа не мешает, а что касается глиняного карьера, так его и засыпать со временем можно.

Когда поставил Павел избу да широкими окнами на юго-восток, — красота неописуемая. Ширь перед глазами как на ладони. Справа на меловых взгорьях кудрявой шапкой темнел корабельный лес, внизу, извиваясь и поблескивая между кустов краснотала, юрко текла речка-безымянка, прямо на горизонте виднелось соседнее село Ивановка, а слева — бесконечные просторы Гаврильских полей.

Но не так-то просто оказалось расправиться с ямой из-под глины. И что можно привезти на лошади? Возил Бурак землю, случись оказия вырваться домой, и год, и два, а карьер все зиял и зиял своей пустой утробой почти перед самым порогом его новой избы.

Митрий работал в то время как раз на бульдозере — грейдер-дорогу вели тогда от Петровска до Коврева. Перегонял он однажды машину считай мимо дома, да и завернул пообедать. Только развернулся возле буряковского дома, как раз у его бугра — заглох мотор вдруг. Подергал Митрий рукоятку пускача, пытался завести: что за черт, не заводится. Спрыгнул на землю и чуть не угодил в яму. «Ладно, подумал, я покажу тебе сейчас кузькину мать». Наладил мотор, развернулся и с трех сторон сгреб весь бугор прямо в яму.

С тех пор не было случая, чтобы Павел Буряк в память о той выручке не помог в чем-либо Митрию по работе во дворе или в доме. Обновлял ли Смирин крышу на избе — Павел тут как тут; ставил ли он сарай — опять тот приходил, помогал.