Эта песня мне знакома - [49]

Я уселась в переднем ряду, на расстоянии вытянутой руки от гроба. Пальцы мои сомкнулись на медальоне, который все это время пролежал вместе с отцом в земле. Я твердила себе, что должна была понять: не мог он покончить с собой. Он никогда бы не оставил меня по собственной воле.

Мэгги расплакалась, когда певчие затянули «Аве Мария»; ее пели и на похоронах мамы тоже. «Ave, ave, ave, Maria». Сколько раз за все эти годы я слышала эту песнь? Знакомые слова. Едва отзвучали прекрасные голоса певчих, как мне почему-то вспомнился тот давний эпизод в часовне в особняке. А может, та ссора между мужчиной и женщиной была важнее, чем мне тогда показалось?

Эта мысль промелькнула у меня в голове и исчезла. Служба завершилась. Я двинулась за гробом отца по проходу. Как только я очутилась за пределами церкви, на меня со всех сторон набросились репортеры.

— Миссис Кэррингтон, вам не обидно, что в этот нелегкий для вас день ваш супруг не может быть рядом с вами?

Я взглянула прямо в объектив камеры. Питер наверняка должен был включить телевизор на тот случай, если в новостях будут показывать похороны.

— Мой супруг, как вам должно быть прекрасно известно, не имеет права покидать пределы нашего поместья. Он не виновен в гибели Сьюзен Олторп, не виновен в гибели его первой жены, не виновен в гибели моего отца. Я призываю Барбару Краузе, прокурора округа Берген, вспомнить о том, что в нашей стране действует презумпция невиновности и ни один человек не может считаться виновным, пока его вина не доказана в суде. Миссис Краузе, допустите, что мой муж не виновен в этих преступлениях, а после этого взгляните на обстоятельства этих трех смертей свежим взглядом. Я лично именно так и намерена поступить.

Вечером, когда мы улеглись в постель, Питер разрыдался в моих объятиях.

— Я не заслуживаю тебя, Кей, — шептал он. — Я не заслуживаю тебя.

Три часа спустя я проснулась как от толчка. Питера в постели не было. Холодея от ужасного предчувствия, я бросилась через гостиную во вторую спальню. Там его тоже не оказалось. С улицы донесся визг шин. Я подскочила к окну и успела увидеть, как «феррари» Питера скрылась за воротами.

Пятнадцать минут спустя патрульные машины полиции, оповещенной Глобальной Системой Слежения по сигналу электронного браслета Питера, затормозили перед замерзшей лужайкой у дома Олторпов. Когда полицейский попытался арестовать Питера, тот вскочил и с размаху ударил его в лицо.

— Он сделал это во время приступа лунатизма, — объяснила я Коннеру Бэнксу утром в суде, где Питеру должны были предъявить очередное обвинение. — Иначе он ни за что не покинул бы пределы поместья.

И снова Питера ввели в зал суда в оранжевой тюремной робе. На этот раз он был скован не только по рукам, но и по ногам тоже. Оцепенев, я слушала новый перечень обвинений:

— Нарушение правил освобождения под залог… нападение на служащего полиции… попытка скрыться.

Судья не стал тянуть с решением. Двадцатимиллионный залог отходил государству. Питеру предстояло ожидать суда в тюрьме.

— Он лунатик, — твердила я Бэнксу с Маркинсоном. — Он лунатик.

— Пожалуйста, Кей, потише, — шикнул на меня Бэнкс. — В Америке лунатизм не считается оправданием. Собственно говоря, в настоящее время у нас в стране два человека отбывают пожизненный срок за убийство, которое совершили в состоянии лунатизма.

42

Шокирующие кадры полицейской видеозаписи, на которой Питер Кэррингтон, вскочив с колен, набрасывался на патрульного перед домом Олторпов, заставили Николаса Греко усомниться в том, есть ли теперь смысл встречаться с Нэнси и Джеффри Хаммонд, семейной парой, которая была приглашена к ужину в тот злополучный вечер, когда утонула Грейс Кэррингтон.

Греко оставил им сообщение на автоответчике, и некоторое время спустя Нэнси Хаммонд перезвонила ему и предложила приехать к ним домой. Они с мужем были в отъезде, гостили у родных в Калифорнии, пояснила она.

Хаммонды жили на тихой улочке в Энглвуде, где почти все дома были старой постройки, с просторными террасами и ставнями; в таком стиле дома строили в конце девятнадцатого столетия. Греко преодолел пять ступеней, ведущих на крыльцо, и нажал кнопку звонка.

Дверь открыла Нэнси Хаммонд; она представилась и впустила его в дом. Нэнси оказалась миниатюрной женщиной лет сорока с небольшим, с серебристыми волосами, которые красиво обрамляли ее лицо и смягчали резкие черты.

— Джефф только что пришел, — сказала она. — Сейчас спустится. Ага, вот и он! — добавила она миг спустя.

Джеффри Хаммонд показался на лестнице, ведущей со второго этажа.

— Вот, значит, как моя жена представляет меня гостям? — вскинув брови, осведомился он. — «Ага, вот и он»?

Греко увидел перед собой высокого мужчину без малого пятидесяти лет, который напомнил ему астронавта Джона Гленна. Как и у Гленна, вокруг глаз у него разбегались озорные морщинки-лучики. На макушке намечалась лысина, и он никак не пытался скрыть этот факт. Греко ужасно раздражали мужчины, у которых не хватало духу взглянуть в глаза неизбежности и покориться природе. Накладку он мог различить с расстояния в милю, но ниже всего в его глазах падали те, кто прибегал к «внутреннему займу»: пытался прикрыть лоснящуюся плешь длинными чахлыми прядями, зачесанными с другой стороны головы.