Эстонские повести - [90]

— Ну что ж, пойдем! — сказал он Эне, ожидавшей его в прихожей.

Эне открыла дверь и вышла из дому. Ханнес направился следом и прикрыл дверь за собою. На крыльце он приостановился, глубоко вдохнул в себя чистый воздух. Пахло свеженапиленными сосновыми и еловыми дровами и куриным пометом — остро и пряно. Солнце, как видно, уже взошло, и его лучи, пробиваясь сквозь вату облаков, рассеивались на мириады мельчайших частиц, они наполняли пространство под облаками мягким молочным светом.

Ханнес кашлянул и поплелся вслед за Эне через кээтеский двор в сторону видневшейся поодаль железной крыши фермы. Эне обернулась — проверить, идет ли Ханнес следом, подождала, пока он с нею поравняется, и дальше они пошли рядом.

— Я-то думала, ты не больно-то захочешь мне помогать, — попросила без всякой надежды.

— Ну-у, — подал голос Ханнес. — Не каждый день выпадает счастье пройтись с молодой женщиной, упускать такой случай нельзя.

Эне отвела глаза в сторону, но уголки ее рта приподняла улыбка. Это придало Ханнесу — как-никак покорителю всех морей! — смелости продолжить:

— Ты не гляди, что я старый… Старый конь тоже овса хочет!

Он ждал, что же ответит ему на это Эне. Но, прежде чем дождался ее ответа, они уже дошли до фермы. Энда, вторая скотница, выехала им навстречу с телегой навоза. — Бог в помощь! — крикнули Эне и Ханнес хором. — Благодарствую! — ответила Энда и поглядела на Ханнеса с нескрываемым любопытством. — Ишь ты, в эдакую рань и уж кавалера подцепила!

— Не упускать же случай! Да и мужика без работы оставлять нельзя, сама знаешь — загуляет.

— Тяжелы ли мешки, по пятьдесят, что ли? — поинтересовался Ханнес, не обращая внимания на зубоскальство женщин.

— Видали героя, никак ты решил их на горбу тащить! — воскликнула Энда, хотела было что-то добавить, но сдержалась, из рамок не вышла.

Острый язычок Энды был хорошо известен Ханнесу, и он знал, вернее, догадывался, что она хотела еще ему сказать, дескать, добро, ежели ты сам-то до дому дойдешь…

Ханнес виновато улыбнулся, Эне поспешно сказала:

— Ни к чему силача из себя строить! Ты ж слыхал, я собралась гнать Упака в кузню. Тут поможешь навалить мешки на телегу, а дома — скинуть.

Пока Эне выпрягала лошадь из навозной телеги и впрягала в ездовую, Ханнес выносил мешки. Эне, правда, сказала ему, дескать, будем наваливать вдвоем, незачем тебе надрываться, но Ханнес в ответ лишь пробормотал — Тут и одному делать нечего! — Может быть, он решил справиться с этой работой в одиночку из-за невысказанной насмешки Энды, чтобы доказать, что ли…

Он вышел, неся мешок в охапке, кинул его на телегу, чуть задержался перевести дух и посмотрел, как Эне запрягает лошадь — ни одного лишнего движения; окинул взглядом и саму Эне, стоявшую рядом с лошадыо: высокая, стройная, прямая и такая деловитая… Ханнес подмигнул Упаку, который с любопытством на него поглядывал, и отправился за вторым мешком.

По пути Ханнес думал:

«Ох уж эта Эне, эта Хельдурова Эне… Нужна ей была моя помощь… Никакой помощи ей не было нужно! Небось вдвоем с напарницей мешки нагрузили бы, небось одна и сгрузить тоже смогла бы! А меня позвала с собою, чтобы от греха отвести. Решила свинью из огорода выпроводить!»

Он думал об этом без всякого раздражения, скорее с затаенной радостью и даже удовлетворенно, оттого что разгадал ее план.

Позже, когда они были уже в пути, — мешки лежали в задке телеги, а сами они сидели бок о бок на охапке сена, — и когда колеса телеги тарахтели в кээтеском ельнике, а Упак уже успел потерять всякую надежду, что сможет пробежаться в охотку (при ферме он мало двигался, а лошадь ощущает недостаток движения еще острее, чем человек), о том же самом заговорила и Эне:

— Завтра Эльдур будет дома, ты обещался прийти ему на подмогу, валить в лесу деревья, а кабы ты нынче остался у Ээди, так что из тебя завтра за работник. Начали бы опохмелку…

— Так вот почему ты сманила меня с собою! — произнес Ханнес.

— А с чего ж еще! — спросила, нет, сказала Эне.

В это время она с тревогой смотрела вперед — из-за поворота дороги доносилось тарахтение трактора. Упак тоже поднял голову. (Ну не странно ли, — он словно и не был лошадью космического века: боялся машин, боялся самолетов, а сильнее всего — тракторов.) Эне уже натягивала вожжи. И сразу же из матового сияния, образованного мириадами частиц от рассеявшихся солнечных лучей, словно гигантский жук, выплыл синий трактор «Беларусь». Он был с прицепом, на котором высился воз соломы. Эне остановила лошадь.

Тракторист, как видно, знавший повадки мерина с фермы, сбросил скорость и медленно прополз мимо, кивнув Эне из окошка кабины: дескать, полный порядок. У Эне не было времени даже покивать в ответ: как только трактор проехал, Упак рванул с места и понесся. — Куда тебя несет! — прикрикнула на него Эне и изо всей силы натянула вожжи. Но прошло некоторое время, прежде чем мерин уразумел, что нестись и впрямь некуда — трактор тарахтел уже далеко позади.

Они доехали до того места, где кончался кээтеский еловый бор и начинался березовый лес. Вчера, когда Ханнес проходил тут, он посмотрел, не распускаются ли уже почки. Даже сошел с дороги, даже наклонил ветку, чтобы разглядеть получше. Кээтеский березняк рос на обращенном к солнцу южном склоне, так что, если в окрестностях деревни Коорукесте какое-нибудь лиственное дерево первым выпускало листочки, то это происходило именно тут. Почки, правда, были уже большие, липкие и даже пахучие, но пока еще под броней бурых чешуек. Когда же Ханнес вновь отошел в сторону и взглянул вверх, на вершины берез, он увидел на фоне неба лишь чуть заметное красноватое колыхание. «Ждут дождя, — сказал он себе. — Снег сошел очень уж быстро, земля не успела напитаться влагой».