Эстонские повести - [114]

Прийдик сел и только было раскрыл рот — голос подать для разнообразия, — как услышал приглушенный гул мотора и с надеждой посмотрел в ту сторону. Прийдик не поверил своим глазам — с большой дороги свернул автомобиль.

На дворе у Хильды разворачивались события, отличавшиеся от обычных, по крайней мере для его обитателей. Человек посторонний и сейчас не заметил бы ничего особенного, только подивился бы этому заброшенному уголку, где природа давно вступила в свои права, — настолько буйно разрослись вокруг дома липы и клены, вьюнки и тыква, розы и лебеда, что даже самый утонченный любитель природы не нашел бы в этих дебрях ничего привлекательного. И всякий вздохнул бы с облегчением, выбравшись отсюда на окраину поля, где нет комаров и простор кругом.

Небось удивилась бы Хильда, окажись она сейчас тут. Но она спешила к своим коровам, которые призывно мычали на берегу, и ей недосуг было сердиться на своего старого пса, опять бесследно пропавшего.

В смородиновых кустах бродили куры, переминались с ноги на ногу. Дворовый пес, старавшийся всегда увильнуть от хозяйки, торопившейся подоить коров, высунулся из-под крыльца. И на этот раз он не стал обнюхивать все подряд — он уже давно перестал чувствовать запахи и даже не пытался уловить их. И тем не менее он побежал куда-то, в его свалявшейся шерсти застревали семена и колючки, хотя и так в ней было полно репья.

Давно не приходилось пробираться ему в этой чащобе. Он и его хозяйка протоптали только одну дорожку. Не задерживаясь в иван-чае, густо разросшемся на месте сгоревшего сарая, и не обмочив языка в придорожной канаве, он пробрался на край поля, к широкому плоскому камню, где хозяйка спрятала отраву. Хильдин пес уже давно разучился, высунув язык, словно щенок, бегать в поисках манящего кусочка съестного — у него хватало собачьей гордости. Но, честно говоря, не часто перепадала ему кость или хрящик, а тут валялся на солнцепеке весь облепленный мухами кусок мяса, чей волнующий запах учуял даже его усохший нос. Никто никогда не объяснит, почему Хильдин пес явился именно к этому камню и, отхватив часть мяса, скрылся в кустарнике. То ли не смог утащить весь кусок сразу, то ли просто не привык брать от жизни все.

После этого послушного воле человека животного на место явился его дикий собрат, чье приближение к жилищу человека, а особенно появление под стрехой должно означать пожар или иное бедствие. Лиса, как и положено дикому зверю, подкралась, заметила собачью слабость и теперь, осторожно переставляя лапы, словно ступала по воде, приближалась к накалившемуся на солнце камню. Присев над остатками мяса, лиса навалила кучу на неумело устроенную ловушку, потом ловко спрыгнула с камня и, отряхнув в сторонке лапы, юркнула в заросли лебеды. Она поняла, что тут не обошлось без человека, и у него опять были причины злиться на нее.

Тогда просто пришли и сказали, что надо сделать. Приказали явиться туда-то и к такому-то сроку. С ходу задачу объяснили, хотя многие не удосуживались и это сделать. Разные бывают люди. И даже если понятия не имел, как для кого все это кончится, все равно надо было идти. Важнее всего срок и место, остальное не нуждалось в долгих объяснениях.

Но когда плелись к Хильде, они знали, что им предстоит. О соседях-то, как бы тихо они ни жили, кое-что поневоле знаешь. Страна, оскудевшая за войну, нуждалась в пропитании, и уполномоченные из волости обшарили все дворы, встречали их там криками и бранью или старались побыстрее отделаться. План есть план, и его надо было выполнять. Мычание коров Хильдиного отца доносилось до деревни, даже если стадо паслось на полянке среди болота. Расстояния тут небольшие, а скотину разве заставишь молчать, хоть над тобой и нависла угроза выполнить норму по сдаче мяса. У человека хватит ума скрыться, убежать, а стадо не утаишь. Даже первотелка или пару овец не удавалось схоронить в погребе, что уж тут говорить о соседской скотине. Сколько ее было, никто точно и не знал. Поговаривали, что в ольшанике и в соснячке на болоте блуждает с десяток коров и два быка при них. И все это копытное воинство якобы одичало, как, впрочем, и сами хозяева — одинокий старый пень Вярди и его молоденькая дочка Хильдегард, которой, по слухам, Прийдик Вярава сумел угодить своими ухаживаниями. Говорили об этом все, кому не лень, — и кто знал, и кому ничего точно известно не было. Блуждающие в лесу животные, мол, отзываются только на голос старика Вярди или его дочки — избавиться ли от молока, получить ли какое лакомство. В зарослях скрывалось с десяток, а то и два коров — кто их считал, но доподлинно было известно, что старик в жизни говядины в рот не брал, мало того, из его хозяйства ни одной животины не отправили на бойню. Никто не знал, хоронил ли он подохшую от старости или павшую от болезней скотину на болоте, предоставлял ли позаботиться об их останках природе, продавал ли, но в конце концов и в волостной управе поняли, что надо с этим чудаком что-то предпринять, какие бы это коровы ни были — домашние или дикие. Раз он их содержит, пусть и норму выполняет. И победнее его хозяева есть, а норму делают. Несколько раз направляли к нему посыльного с напоминаниями и к разуму его взывали, но Вярди остался верен своим дурацким привычкам и по-прежнему ел овсяную похлебку. «Да люби ты без памяти свою скотину или будь распоследний вегетарианец, но приказ есть приказ, ты должен и о других подумать», — решили в волости. А когда посыльный третий раз вернулся ни с чем, туда отправились всей компанией. Уполномоченный Юхан Реэди и трое односельчан, двое из них совсем юнцы — Прийдик Вярава и Пауль Тийде. Как представитель власти Юхан Реэди серьезно шагал впереди, за ним, сгорая от любопытства, мужик из деревни — ему не терпелось узнать, сколько же у Вярди скотины. Прийдик лихо вышагивал и ухмылялся — у него были свои счеты с этой семьей, где ему однажды дали от ворот поворот. Последним шел Пауль, в душе он опасался предстоящих событий. Мало ли что он знает соседа столько лет, и то даже ничего не значило, какие чувства он питал к Хильде. Он единственный из четверых знал, чего стоит опасаться — ведь ему было известно, и сколько скотины у старика Вярди, и что представляет собой это одичавшее стадо. Вместе с Хильдой разыскивали они коров по кустам и рощицам. Иногда и сам Вярди звал его на подмогу. Для него не было ничего странного в том, что в этой семье не едят мясо, сам он, например, терпеть не мог брюкву. Но он видел, как Вярди встречает теленка и разговаривает с ним, словно с человеком. Всего животных было двадцать три головы, из них пять здоровенных злющих быков, остальные коровы и телята. Вярди и Хильда по возможности доили коров, когда успевали, а телята делали свое дело. По меньшей мере, все это было странно; впрочем, едва ли в этой семье придерживались каких-либо принципов, скорее всего отвращение к мясу родилось из слепой любви к животным. Но ему ли было рассуждать об этом, и со своей любовью забот хватало. С Хильдой только о животных и можно было говорить. Но он отправился вместе со всеми, не увильнул. Время и обстоятельства потребовали этого — и он не стал уклоняться. А сейчас именно такое время и наступило, когда от него ждали поступков. Он уже вышел из того возраста, когда сражаются на деревянных шпагах и мечтают о семимильных сапогах. Для него и для его сверстников пришло время становиться взрослыми.