Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков - [89]
То есть, также и Кириллов, как замечает Винченцо Витиел-ло, «запутался в собственных данных», как запутались Шигалёв и Великий Инквизитор, которые, выйдя из абсолютной свободы, пришли к абсолютному деспотизму>22. Это их «запутывание» показывает, что время и, следовательно, зло непреодолимы, и что идея искупления, представляющегося уже совершённым в настоящем – где «всё хорошо» – не может не быть несправедливой, поскольку заявляет об уничтожении той бессмысленности, в глубине которой только и может быть дан смысл: это то, что «говорит» молчание Христа.
Великий Инквизитор обвиняет Христа в том, что, дав им свободу, превосходящую их силы – он поступил так, как если бы их не любил. Отрицая потусторонность, Великий Инквизитор хочет «исправить» подвиг Бога, во имя любви к людям и к этому миру. В отличие от Христа, отвергнувшего три искушения в пустыне – сотворения чуда, таинственной силы и безграничной власти – он, следуя советам духа зла, принимает их: обратить камни в хлебы – означает разрешить вопрос тайну бытия; восторжествовать над законами природы с помощью чуда – подразумевает разрешить вопрос познания; соединить все народы под знаком мира силой меча – означает разрешить вопрос политики. В трёх искушениях «предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле» (FK, 337). И если три искушения были отвергнуты Христом во имя свободы – чтобы человек не становился бы рабом хлеба, чудес и власти – Великий Инквизитор принимает все эти искушения во имя счастья людей, даже если ценой этого является отказ от свободы.
Поэтому Великий Инквизитор может сказать: «мы не с Тобой, а с ним, вот наша тайна!… мы взяли от него то, что ты с негодованием отверг…. мы взяли от него Рим и меч кесаря» (FK, 343). К тому же, добавляет он, слабая душа человека ничем не виновата, если оказалась не способна принять столь великий дар, коим является свобода. Отсюда его упрёк Христу, что он обращается лишь к избранным против множества людей, просивших лишь хлеба и возможности верить в чудо; и люди, со своей стороны, обрадовались, что их освободили от «страшного» дара свободы, который мог приносить им лишь муки:
Говорят и пророчествуют, что Ты придёшь и вновь победишь, придёшь со своими избранниками, со своими гордыми и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себя, а мы спасли всех… Но я тогда встану и укажу Тебе на тысячи миллионов счастливых младенцев, не знавших греха. И мы, взявшие грехи их для счастья их на себя, мы станем пред Тобой и скажем: «Суди нас, если можешь и смеешь». (FK, 346)
Поэтому Инквизитор готов послать на костёр Христа, виновного в том, что он недостаточно любил людей. Но Узник, по-прежнему молча, приближается к старому инквизитору и целует его в «бескровные уста». В этом поцелуе – признание мук того, кто хочет любить этот мир, так как знает, что нет ничего за его пределами, и того, кто хочет в этом мире избавить людей от зла. И тогда Великий Инквизитор отворяет двери темницы «и выпускает его на «тёмные стогна града». Пленник уходит» (FK, 350). Воротившийся Христос уходит на «тёмные стогна града», поскольку знает, что зло и страдание мира не искупимы, но могут быть только разделены, оставаясь среди людей, в мире. Это тот Христос, который показан нам в Легенде о Великом Инквизиторе – Христос, пришедший, чтобы напомнить людям об их страдании, их неизбежной смертности, это не Христос Спаситель.
Именно значение этого молчания Христа Алёша, кажется, до конца понимает, когда в момент прощания целует своего брата. Однако речь не идёт о «литературном воровстве», как говорит Иван. Дело в том, что Алёша признал, как уже сделал старец Зосима в отношении Дмитрия, неискупимость страдания человека – то есть понял, что никакой смысл не способен извне «уничтожить» бессмысленность мира, но наоборот, что это страдание и эта бессмысленность не должны быть уничтожены, поскольку именно они и делают человека человеком. Поэтому старец и отправляет Алёшу пребывать в миру, так же, как Христос уходит на стогна града. И только среди людей, в грохоте мира, можно услышать «молчание». Речь не идёт о том, чтобы искупить страдания, но чтобы помнить о них. В словах Христа в момент смерти выражается осознание того, что для страдания, конечности и бессмысленности не существует искупления, и именно это осознание необходимо сохранить и сберечь в своей памяти, так как только согласившись пребывать в мире, прожить до конца бессмысленность, можно ощутить потребность в смысле.
