Естественный отбор - [19]

Когда монастырь церкви передали, то игумен Дорофей сразу зачислил Блаженного в послушники, выдал ему рясу и к старцу Луке, ныне покойному, учеником определил. Полгода он не проходил послушником, как уже получил мантию и клобук[10]). Видать, зачли ему многолетнюю смиренную и богобоязненную жизнь в стенах монастыря. Вот так стал равным среди равных жить в монастыре монах Пантелеймон. Игумен Дорофей поощрял его беседы с мирскими людьми, говорил, что это наиглавнейшее послушание для тех, кому Бог дал умение словом лечить сердца страждущие. В лицо знавший многих жителей города Пантелеймон стал пользоваться еще большей популярностью за то, что не возгордился своим новым положением, за его уважительное отношение к любому труду, за смирение, умение утешить в разговоре… Говорят, что пообщавшись с Пантелеймоном, от всякой скверны и в мыслях и в чувствах освобождаешься. Будто заново народишься на свет Божий.

Старцем его недавно звать стали. Года два назад, когда игумен к нему двух послушников определил.

Так, слушая М. В., мы незаметно дошли до монастыря. Перекрестились на образ Югской Божией Матери и ступили под арочный свод главного прохода. Яша сразу заметил, что в углублении на стене уже закреплена какая-то табличка. Он ускорил было шаг, но потом сдержался и даже нарочито отстал, чтобы, наблюдая со стороны, насладиться нашей реакцией, когда прочтем его имя. Табличка была сделана из меди и по размерам точно вписывалась в углубление. Выглядела она примерно таким образом:

— Красивый шрифт, — заметил М. В.

— Да, — согласился я.

Мы помолчали. Яша, не заметив по нашим лицам ничего радостного для себя, подошел поближе.

— Ба! — воскликнул М. В., поворачиваясь к нему лицом, — Яша, ведь твое имя тоже в буквах алфавита! Ты тоже жертвовал на строительство церкви!

Яша пристально, минут пять, как загипнотизированный, смотрел на табличку, не слыша и не замечая ничего вокруг.

Я тронул его за плечо:

— Пойдем, мы собирались познакомиться со старцем Пантелеймоном. Масленников уже около келий нас ждет.

Яша растерянно перевел взгляд с таблички на мое лицо и в каком-то сомнамбулическом состоянии послушно пошел за мной следом.

М. В. призывно махал нам рукой, стоя рядом с невысокой, окрашенной в охру дверью. Когда мы приблизились, он слегка постучал по ней костяшками пальцев и приоткрыл. Старец Пантелеймон, довольно плотного телосложения мужчина, с нечесаной толстовской бородой, в черной рясе, поверх которой были рассыпаны его длинные седеющие волосы, сидел на деревянном стуле за небольшим письменным столом и что-то писал. Помимо стола в комнате (кабинет? гостиная? прихожая? — вероятно, все вместе взятое — «общая» комната) находился большой трехстворчатый шкаф, деревянная лавка — от стены до стены и в противоположном от двери углу небольшая икона Св. Сергия Радонежского, в посеребренном киоте. Маленькая дверь, не согнешься — не пройдешь, вела из «общей» комнаты в спальню.

Старец поднялся из-за стола нам навстречу. Мы поклонились, по христианскому обычаю. Старец в ответ поклонился нам и пригласил присаживаться на лавку.

— Никак с таллиннскими гостями решил меня познакомить? — обратился он к М. В.

— Да, они много наслышаны о…

— Где я могу найти Вашего ктитора? Или кто тут строительством заведует? — неожиданно перебил Масленникова Яша.

— ?!

— Я прошу извинить, но у меня дело, не терпящее отлагательств, пояснил он нам всем и, повернувшись к М. В., попросил:

— Миша, пожалуйста, проводи меня. Минут десять поговорю, и вернемся.

Я, конечно, понял, какая Яшу муха укусила. Но так неуважительно к старцу вести себя в его кельи!? Нужно было отложить визит к Пантелеймону, а коль уже пришли беседовать, оторвали старца от его уединенных размышлений, то надо оставлять за порогом суетные помыслы. Однако удерживать Яшу, если он на что-то всецело настроился, было бесполезно, а присутствовать при его разборках с монастырскими властями я не хотел. Поэтому попросил у старца разрешения остаться. Он не возражал.

— Рассказывай, — обратился ко мне старец, когда Яша с Масленниковым вышли из кельи. — Какому патриархату в Эстонии православные хотят подчиниться?

— Вадим… — неуверенно произнес я. И сразу понял, по голосу, по глазам и еще по каким-то неуловимым приметам, что сидящий напротив меня старец и уехавший из Эстонии в поисках смысла жизни пятнадцать лет назад Вадим — одно и тоже лицо.

— Вот так встреча! — искренне восхитился я.

— Я уже давно не Вадим, — мягко поправил меня старец. — Принимая монашество, человек отрекается от всего мирского, в том числе, и от прежнего имени.

— Ну да, конечно…

— Но, если тебе так удобнее, можешь называть меня Вадимом. Мне безразлично. Форма обращения должна способствовать взаимному раскрытию участников беседы, чтобы не было неискренности, недомолвок.

Я пребывал в некотором замешательстве. С одной стороны, отправляясь в Мелешки, я надеялся встретиться с Вадимом. С другой стороны, этого благообразного старца, с кроткими детскими глазами, от всего облика которого веяло тишиной и умиротворенностью, язык не поворачивался называть мирским именем.

— А разве патриархат не форма? — вернулся я к прозвучавшему в начале беседы вопросу, решив, что задумываться над именем не имеет смысла — как по ходу беседы сложится, так и будет.