Эстер Уотерс - [8]

— Да, я малость устала, — сказала девушка, кладя узелок на изгородь, — На станции сказывали, что мой сундучок привезут на тележке.

— А, так ты наша новая судомойка? Как тебя зовут?

— Эстер Уотерс.

— А моя мать — здешняя повариха. С ней держи ухо востро, не то в два счета вылетишь вон. Это — бес в юбке, когда разбушуется, но в общем-то она ничего, если ее не злить.

— А ты тоже работаешь здесь?

— Пока нет, но скоро, надеюсь, буду работать. Мог бы уже два года назад, да мать не хотела, чтобы я надевал ливрею; не знаю даже, как взгляну ей в глаза, когда побегу за экипажем, чтобы вскочить на запятки.

— А место-то еще свободно? — спросила Эстер, застенчиво поглядывая на него сбоку.

— Свободно, Джима Стори прогнали неделю назад. Стоит ему приложиться к кружке, и он может разболтать все как есть про наши конюшни. Вот его нарочно и заманивали в «Красный лев». Хозяин, ясное дело, такого не потерпит.

— И ты хочешь поступить на его место?

— Ну да. Не могу же я до конца дней своих таскать чужие пожитки взад и вперед по Кингс-роуд, со станции Брайтон и обратно. Лишь бы мне удалось пристроиться на его место. Да я не так уж за самим местом гонюсь — тут другое важно: получаешь сведения из первых рук. Уж меня-то никто не заставит развязать язык за стойкой «Красного льва», чтобы потом телеграф перестукал каждое мое слово в Лондон и все это появилось наутро во всех газетах.

Эстер не поняла, о чем это он. Она присмотрелась внимательнее, увидела небольшую круглую голову, низкий лоб, довольно длинный нос, острый подбородок, острые скулы и щеки без румянца; грудь была немного узкая, впалая, но рост и плечи — хоть куда; эти длинные мускулистые руки могли дать хорошего тумака. Низкий лоб и малоподвижный взгляд свидетельствовали об отсутствии воображения и неглубоком уме, но правильные черты лица и открытое, простодушное его выражение делали Уильяма Лэтча привлекательным мужчиной в глазах восемнадцати женщин и десяти мужчин из любых двух десятков особ того и другого пола.

— Я вижу, у тебя тут книжки, — сказал он, помолчав. — Ты что, охотница до чтения?

— Это книги моей матери, — поспешно отвечала девушка. — Мне не хотелось оставлять их на станции, там ведь легко могут стянуть одну-другую, а я бы и не заметила, пока не развязала бы узелка.

— Сара Тэккер — это наша старшая горничная — не даст тебе покоя из-за этих книг. Она читает запоем. Прочла все истории до единой, что были напечатаны в «Колокольчике» за последние три года, и ее ни на чем не подловишь, как ни старайся, — помнит все имена, точно скажет, какой именно лорд спас красотку, когда лошади, закусив удила, понесли карету прямо к пропасти в сто футов глубиной, и каков он был из себя, этот баронет, из-за которого девчонка побежала топиться при лунном свете. Сам-то я этих книжек не читал, но мы с Сарой большие приятели.

Эстер очень боялась, что он снова спросит ее, любит ли она читать. Читать она не умела и стыдилась своего невежества.

Уильям же, заметив, как она насупилась, решил, что ей не понравились его неумеренные похвалы Саре, и пожалел, зачем развязал язык.

— Мы с ней добрые друзья, понимаешь, и только. А гулять я с ней никогда не гулял, уж больно она докучает своими рассказами про разные книжки. А ты что больше любишь? Я, например, люблю что-нибудь поживее. Хорошая лошадка — вот это в моем вкусе.

Боясь, как бы он снова не стал расспрашивать ее про книги, она собралась с духом и сказала:

— А на станции мне сказывали, что тележка заберет мой сундучок.

— Сегодня вечером двуколка не поедет на станцию… А ведь тебе небось понадобятся твои вещички. Я спрошу кучера, может, он поедет с кабриолетом. Ах ты, черт побери, мы тут с тобой болтаем, а он небось с полчаса уж как уехал! Влетит мне от матери, что я тебя задержал, — она еще час назад все тебя поджидала… Шесть персон будут сегодня к обеду, а у нее ни единой души на подмогу. Придется тебе сказать, что поезд опоздал.

— Так надо поскорей идти! — вскричала Эстер. — Ты мне покажешь куда?

Как только беседа оборвалась, воркованье голубей стало слышнее. Кроны каменных дубов осеняли чугунную ограду парка. Вдали, среди деревьев, белели мраморные урны и статуи ангелов итальянской беседки. Эстер и Уильям свернули влево и зашагали по аллее, и Уильям объяснил девушке, что строения, отгороженные от парка кирпичной стеной, — это конюшни. Они проходили мимо многочисленных дверей, откуда доносились стук копыт и позвякивание уздечек. Аллея привела их к просторному двору, в глубине которого стоял дом, а позади него — новые пристройки из красного кирпича. Эстер увидела двускатные кровли и лепные украшения над балконами; за большими окнами кухни двигались слуги. Ворота за домом вели в парк, и здесь, как повсюду, каменные дубы сплетали над головами шатер. Кавалькада всадников подскакала к воротам, и Уильям бросился отворять. На лошадях были серые попоны и капоры; сквозь прорези на Эстер глянули черные круглые глаза. Всадники — невысокие, невзрачные с виду парни — привставали на стременах и стегали лошадей ясеневыми ветками, когда те закидывали головы и закусывали удила. Уильям, возвратившись, сказал: