Есть у меня земля - [83]

— Леш, чего ты пристал с этим сеном?

— Не пристал я. Просто не пропадать же добру. Если я закосил…

— Где оно у тебя?

— Завтра едем… Слушай, а может, и ты со мной… с нами поедешь?

— Я?! Зачем?

— Сенокосить. Я ведь с мамой не по один год косил. У нее мечта была корову завести.

— Леш, определенно — у тебя температура.

— А чего, — совсем запутался Алексей. — Мне и Евстрат Кондратьевич посоветовал к тебе обратиться… насчет сена…

— Какой Евстрат Кондратьевич?

— Диспетчер наш, председатель месткома. Он тоже половину пая закосил, а кому отдать, не знает. Если что, то мне отдаст.

— Ничего не понимаю, — рассмеялась Тоня, — Евстрат Кондратьевич, пай, сено… Заморочил ты меня… За «чем же я забежала? А, Леш, коль «Топтобус» под окном, удружи, пожалуйста, в колок надо съездить, березовых веников наломать.

— Сколько угодно, — сказал Алексей. И добавил: — Веники-то сейчас плохие, жаром лист скрутило. Потом.

— А у меня потом времени не будет.

— Зачем тебе веники, коль в город собралась?

— Кто тебе сказал?

— Говорят…

— Говорят, в Москве кур доят. А если и уеду, то в собой прихвачу: в свердловских банях березовыми вениками тоже парятся.

— Пожалуйста, — ответил Алексей и направился к машине.

Тоня заскочила домой, захватила серп, им резать березовые ветки было способней, чем ломать.

Алексей открыл дверку, степенно сел, вставил в замок зажигания три спички — «Захаров» замок обладал тем свойством, что вместо ключа можно было зажигание включить тремя спичками, завел мотор и, посадив Тоню, порулил по деревне.

— В Дуброву махнем, там получше венички?

— Ага, в Дуброву.

— Чудно, — пожал плечами Алексей, — в такую жару веники ломать? До первого дождика бы погодила… И вообще, пока везешь до Свердловска, осыплются…

— А я, может, не собираюсь в Свердловск уезжать…

— Как же не собираешься… Город там…

— Ну и что? Не вся земля в городах.

— Мать, отец…

— Здесь папка тоже есть. Видишь, какая я богачка: два отца!

По деревне ехал нарочито медленно, чтобы встречные успели рассмотреть — Жилин куда-то поехал. Тоня в кабинке. Он смотрел, скашивая глаз, как относится к его затее Тоня. Не тушуется ли, не стыдится ли — все-таки не каждый день холостой парень ездит так медленно по деревне с женщиной, которая шибко «соблюдала себя» и за все годы безмужнего житья ни в чем плохом замечена не была. Жила себе, вела дом, сына растила, работой колхозной занималась с душой. Таких женщин называют крепкими. Уважают их и ревниво оберегают от непрошеных заглядников. «Молодайку спрашиваешь справную? Есть у нас, Тоня Щербинина, можешь к ней на постой определиться, только она, парень, крута и строга на характер — как даст по соплям, так сразу вспомнишь, что гостят да и домой ходят!» Так говорили разбитным городским шоферам, приезжавшим в командировки на уборочную. И после такого предисловия редко кто пытался игриво заговорить с Тоней, опасались. Тоня, и пощечиной никогда никого не наградившая, только диву давалась: откуда о ней у односельчан такое мнение.

Дуброва хоть и не была ближним колком к Степновке, но «Топтобус» туда направил Алексей не без умысла: малюсенькие колки насквозь прожарило сухим ветром и веники там что голики зимние для обметки валенок. А в Дуброве дерево разное растет — и тополь, и сосна перепадает. Березовые колонии тут крепкие, густые, их жарой не так легко взять, потому и лист по под-низу должен сохранить свой сок и аромат. Главное ведь от березового веника аромат. Стегать себя можно и дубовым, и еще каким-нибудь, но коль нет березового духа, какая это парилка, какая там баня! Так, суета одна.

«Топтобус»! легко шел к Дуброве: сушь затвердила низины, начисто выпила многочисленные ложки, коварные ранней весной да после дождливой осени. Ложок — не река, дно у него вязкое, илистое, неизвестно еще, дно ли это или бездонная трясина. Реку можно промерить, дно опробовать, поразмыслить — выдержит ли оно колеса или гусеницы, а в ложке, узеньком, чахленьком, с застойной водой, — все неизвестно, неведомо. В одном месте глубина десять сантиметров, в другом — полтора метра, а то и больше. Ложков боялись даже сильные трактора. Но необыкновенная жара вытянула до дна все ложки, отделявшие Дуброву от Степновки, и «Топтобус» шел почти напрямик, отворачивая только от посевов.

«Если будет дождь, — подумал Алексей, — не миновать нам тяжелой дороги».

И хоть о дожде он подумал с радостью — все же хлебу спасение, но зябко стало на душе — назавтра его ждал выезд на сенокос. Он на «Топтобусе» еще ни разу не опаздывал, будь то заявка самого командира или какого-нибудь слесаря, переезжающего на новую квартиру. Разные были рейсы «Топтобуса» — Корчагин не зря в шутку именовал их: «Тактическо-стратегические».

Успели в Дуброву засветло. Быстро нарезали веток, «хорошавок» обходили стороной. Есть такие в зауральских местах, береза стоит на виду, при дороге, и так она стоит, что рука не поднимается срезать у нее ветку, даже взять «сережку». «Хорошавками» такие деревья называют, красят они весь лес. Затемнело неожиданно быстро, совсем не по-летнему. Летняя ночь приходит медленно, а тут как-то разом заткало Дуброву синим маревом, влажным и густым. До боли, как пчелы, начали кусать комары.