Есть у меня земля - [82]

Как-то с вечера поставил Алексей «Топтобус» у своего дома. Утром вставать ни свет ни заря, чтобы собрать народ и успеть подвезти к покосу, когда солнце на верхушках сосен чистит перышки.

Подготовил машину еще в гараже, но сейчас на всякий случай проверил бортовые захваты, закрутил их проволокой, мотор послушал — не тарабанят ли вкладыши, дорога дальняя, по лесным колдобинам и песку. Все нормально.

— Порядок в танковых войсках! — сам отметил свою работу Алексей. — Хоть на свадьбу машину занаряжай.

На реке Алексей помыл «Топтобус». Набросал в кузов веток вишенника, чтобы застарелый запах табачного дыма отбить, и, поставив машину под окна своего дома, стал собирать на стол ужин. Редьки натер, холодным, из погреба, квасом залил, зеленого луку нащипал — известно, какая еда в разгар лета. Только сел за стол, как скрипнула калитка — Тоня!

Вернулась из Свердловска Тоня одна. Матвейку не отпустил дед. По-прежнему выходила на колхозную работу, вела свое небольшое хозяйство, словно и не собиралась перебираться в город. Когда она жила с Матвейкой, Алексей частенько забегал в ее дом, играл с парнишкой. Иногда помогал по хозяйству — тын там правил иль крышу стояком подпирал. С Щербининым перебрасывался парой-другой слов, если тот находился дома. И как-то было просто. Определенно было, потому и легко чувствовал он себя в Тонином доме. Руки и сердца не предлагал, не настырничал, всего лишь забавлял Матвейку. Затемно не задерживался, селяне остры на язычок: посидишь на копейку, разговоров — на рубль. Но вот Матвейка уехал, и как-то неловко стало Алексею, и разговор вроде прежний, легкий, шутливый вдруг окостенел, слова с трудом давались и ему, и Тоне. Дальше обсуждения погоды да видов на урожай не шло. Да и по хозяйству, как назло, работы не стало. Так бы за делом и скованность прошла, но все было в полном порядке, и Алексей однажды сказал: «Не буду я больше приходить, Тоня». Она ничего не ответила. Хоть бы сказала — да или нет. А так отмолчалась, и все. Решай, мол, сам, тебе видней. Это окончательно расстроило Алексея. В конце концов, имеет он право у своей соседки попросить опары на квашню — Алексей сам уже стряпал «Имеет! Любовь там не любовь, а опара тут ни при чем! Так и убеждал себя Алексей, расхаживая по своей ограде. Ни при чем опара! И совсем было открывал воротца, выходил на улицу, направлялся к Тониному дому, но по пути сворачивал или проходил мимо. Потом ругал себя за нерешительность, за робость, вообще крестил свой характер, как мог, но постучать в окно Тони рука не поднималась, словно он был заколдован, этот ставень. За опарой шел к Гуте Куркиной. А та лукаво щурилась: «Этта у Тони я занимала опарки, калачи вытронулись, никогда такой удачи у меня не было!»

С переходом на «Топтобус» времени свободного стало меньше. Часто возвращался в Степновку затемно, выезжал до солнца. Да и Тоня, раньше находившая причину забежать в его дом, сейчас потеряла выдумку. И слух-молва людская донесла до Алексея, что будто бы Тоня выходит замуж за Барабина, который достраивает свой пятикомнатный дом. Алексей поверил слуху, решил отойти в сторону, не мешать: «Может, и в самом деле у них настроится, сын все-таки…» И в те редкие дни, когда требовалась опара для квашни, с трудом подавлял в себе желание пойти к Тоне, плюнуть на все эти разговоры, условности, на все, что мешало ему и ей сказать друг другу одно-единственное слово.

Почти месяц не видел Алексей Тоню и сейчас обрадовался ее приходу:

— Забыла ты меня, соседка.

— Да и ты обо мне вспоминаешь, когда квашню заводишь, — шуткой на шутку ответила Тоня. Словно потеплело от этих слов, Алексей почувствовал, что возвращается то легкое и простое время, когда он возился с Матвейкой.

— Не стряпаю я больше, магазинным хлебом питаюсь.

— Оно и видно, худющий…

— Проходи, садись на лавку… вернее, за стол. Редьку с квасом я бузгаю. Не поморгуешь?

— Давай ложку.

Алексей достал ложку, чашку.

— Сметаны положить?

— О, у тебя и сметана есть? Ты что, Леш, корову держишь?

— Собираюсь… Вот и сено кошу… Завтра метать едем. Кстати, тебе сенцо не нужно?

— Да у меня и коровы нет.

— Завела бы.

— Мне колхозные надоели.

— Что так?

— А, расстройство одно. Установили доильный агрегат, вакуум-насоса не оказалось. Достали вакуум-насос, агрегат изоржавел.

— Я видел — новую ферму строят.

— Новую. Только со старыми дырами. Со всем начальством переругалась. Они в отместку меня решили заведующей назначить: вот, мол, тебе за критику.

— Знакомое дело, — согласился Алексей. — Меня тоже когда-то так редактором стенгазеты выбрали.

— Слушай, Леш, ты же раньше стихи писал, районка даже печатала. Помнишь: «В зажигалке гроз раскрошился кремень, а коса берез не удержит гребень. В роще только сойки, стук клестов не слышен, а чудак какой-то белит утром крыши…» А сейчас?

— Я ведь тогда в тебя был влюблен, вот и писал стихи. Даже роман накатал. Ну, думаю, напечатают, так ты сразу поймешь, что не Барабина, а меня надо приглашать, когда объявляют «дамский вальс» на школьном вечере.

— Ты вальс и танцевать не умел. Так и не научился?

— Не научился. И роман не напечатали. Видишь, как все обернулось-то. Тебе действительно не нужно сено?