Есть у меня земля - [28]

Никола, сколько ни пробовал повторить проход брата, не смог. То забредал в озерину, то упирался в камыши релки, то под тихий смех сопровождающих брел в обратную сторону. Но зато Никола обходил братана в другом: после полой воды он мог точно определить, в каких озеринках осталась рыба и стоит ли к ней подступаться с наметом, «мордой», неводом или просто, когда потеплеет вода, переловить глупых щурят руками, получая при этом «цыпки»; в весеннем краснотале он безошибочно, и тоже первым, выбирал сочнокожие черенки, из которых можно было делать свистки, «фонарики», трости; в густой траве находил луговой чеснок, нисколько не горький, запашистый и даже чуть сладковатый от весеннего тепла; не пугала и не раздирала в кровь его ноги летняя резучка на застойных блюдцах, когда он доставал со дна «муку» — пресноватые корни камыша, которые вполне годились в пищу; первым выходил и на осенний лед, некрепкий, хрустящий под валенками, ложился на этот лед и подолгу рассматривал жизнь подледного царства, запрещая своим однокашникам глушить ничего не подозревающих карасишек и окуньков обухом колуна или специальным деревянным колотом; а в зимнее темное утро после дикой ночной круговерти какое-то неведомое чувство позволяло ему первому «торить дорогу», то есть отыскивать ее под снегом, ставить вешки и вести за собой в райцентр всю ребятню.

Галя Ершова, одноклассница, бойкая девчушка, прозванная за крупные веснушки Мухомором, жила в Водополье-первом, ничего этого не знала и, как это случается, влюбилась не в Николу, а в старшеклассника Артема. Влюбилась, впрочем, безнадежно: Артем, окончив школу, уехал учиться в институт, сказав Гале Ершовой на прощанье: «Влюбись в Николу. И научи его танцевать вальс». На одном из вечеров Галя Ершова и впрямь пригласила Николу на «дамский» вальс. Начала учить. Как бы невзначай спросила: «А твой отец кто?» Никола не понял вопроса и ответил: «Человек». — «По профессии кто?» — «Мост сторожит». — «А-а», — как-то неопределенно протянула Галя Ершова и больше на вальс Николу не приглашала. Так Никола в этой части и остался необразованным. Хорошо, что вскоре, в Водополье по крайней мере, мода на вальсы угасла. На выпускном Галя Ершова все танцы подряд танцевала с Викентием Шустиковым. Отец Викентия работал завмагом. Викентий подарил Гале Ершовой перстень, красивый такой, с жемчужиной. После танцев пошли на деревянный мост встречать рассвет, солнце встречать. Таков был обычай у выпускников. И надо же так случиться, уронила Галя Ершова перстенек в воду. Через несколько дней перстень нашел сторож Шишигин. Вернул пропажу владелице. Та очень удивилась и попыталась дать старику рубль на пиво. Чудак, отказался.

Средняя школа в Водополье делилась на две — деревянную и каменную. Деревянную срубили давно. После войны выстроили и каменную, двухэтажную, с актовым залом, просторной учительской, кабинетами для отдельных предметов, даже бухгалтерия нашла на первом этаже местечко. Девятые и десятые классы, как старшие, были переведены в каменное здание — седьмые-восьмые остались в деревянном. По веснам, когда становилось тепло и можно было играть в снежки, между каменной и деревянной школами шла необъявленная война. Масла в огонь подливала еще и тихая ревность — девчонки-одноклассницы из деревянной сплошь влюблялись в парней из каменной. Старшеклассницам уже негласно разрешалось подвивать на бигудях волосы, приходить на школьные вечера с подкрашенными губами, в капроновых чулках, писать авторучками. Старшеклассницы на своих одноклассников смотрели сверху вниз, как на несмышленышей, и частенько старались улизнуть со школьных вечеров на танцульки в районный Дом культуры или районный сад, что располагался у самого деревянного моста. Если парни после выпускного вечера раздумывали, что делать, то их повзрослевшие одноклассницы дружно выходили замуж.

Впрочем, в годы, когда учился Никола, девушки ходили сплошь в кудрях, на танцы убегали открыто. Почти все они носили часы и частенько напоминали учителю: «Марат Михалыч, четырнадцать секунд как звонок…» Приезжали на занятия на мопедах и даже на шикарных «Явах». На выпускных вечерах переодевались в длинные вечерние платья. «Зелень», юноши-выпускники, разинув рты, смотрели на своих сразу повзрослевших одноклассниц и тихонько стыдились своей молодости, прекрасно осознавая, что вчерашняя равность в возрасте кончилась, осталось лишь несколько часов в школе и на мосту, деревянном мосту…

Валентин Сергеевич Шехтеров, пожалуй, был классическим директором. Его и звали между собой ученики не по имени-отчеству, а просто — директор. Остроносый, остроглазый, он, казалось, обладал десятью руками. Привыкший к бедноватым фондам на пособия, ремонт и технику, он во всех районных организациях присматривал, что бы можно было деликатно, но настойчиво попросить: бумагу, картон, щебенку, цемент, стекло, фанеру, старую «полуторку», списанный трактор, конные грабли, сенокосилку, пишущую машинку «Ундервуд»… Всему находилось место, все шло в дело. Учителя добродушно подшучивали над ним — «Наш Плюшкин». Ученики за десять лет заражались «вирусом Шехтерова» и тоже, при удобном случае, старались помочь родной школе. Сын геолога Куткова, Вася Кутков, привез для школьного зооуголка даже медвежонка. Шехтеров немного подумал и принял медвежонка. Через несколько лет медвежонок превратился в агрессивного медведя, стал много потреблять пищи, и с ним пришлось расстаться. Шехтеров променял его городскому зоопарку на водяной насос.