Есть на Волге утес - [59]

Вдруг на подходе к Мурому, в густом лесу, где Илья Муромец с Соловьем-разбойником бой держал, догоняют возок синекафтанники. Человек десять. Яков не зря прозвище Хитрово носит — стал смекать. Синие кафтаны — значит, московские стрельцы. В погоню идут — стало быть, за девкой. И, недолго думая, на повороте вытолкнул Аленку из возка: «Беги з лес». Не успела девка шмыгнуть в чащу, как сзади крик:

— Думный воевода Яков, стой! — Голова стрелецкий осадил около возка коня, соскочил на землю. — Государево слово и дело, воевода. Велено нам обыскать твой возок.

— А что стряслось, голова?

— Ведомо стало государю, что везешь ты литовску девку — волхвуныо, кояя хотела на великого князя порчу наслать.

— Ищи, — воевода распахнул дверцу возка, выскочил на дорогу.

Стрелец заглянул в возок, ткнул древком бердыша в шкуры, брошенные на дне, спросил:

— Слуги все при тебе?

— Вот они, все тут.

Стрелецкий голова приказал холопам спешиться, снять шапки и растегнуть кафтаны. Стрельцы начали щупать у мужиков под рубашками. Потом рассыпались по обе стороны дороги…

Пока искали девку в лесу, Яков затеял разговор:

— Неужели в тайном приказе полагают, что я девку, которая государя испортить хотела, с собой повезу?

— Приказ он на то и тайный, чтобы никто ничего не знал. Мне сказано тебя догнать, обыскать и найти жонку, переодетую в стать мужскую. И я скажу слава богу, коли не найду, — ответил стрелецкий начальник. — Богдану Матвеичу я зла не желаю.

— Ты думаешь, я желаю?

— Одно тебе скажу — дела у дяди ой как худы. Стало известно, что через оную девку он сносился с бунтовщиками, помогал им.

— Это не правда. Я бы знал.

— Из Кузьмодемьянска сообщили — боярин дал одному вору-инородцу охранную грамоту. А тот бунт учинил. И привела того инородца девка, которую ищем. Более ничего не знаю.

Услышав это, Яков мысленно попросил господа бога скрыть Аленку в лесу понадежнее. И молитва, видно, допила — стрельцы возвратились ни с чем, повернули обратно.

Возок тихо тронулся дальше. У Якова защемило в груди Не дай бог, если девка либо убежит, либо выползет из леса рано. Он проклинал себя за то, что ввязался в эту затею, мысленно ругал дядю, ударившегося под старость лет в блудное дело. Через полчаса, когда возок проехал версты три, Аленка вьшла на дорогу, села в возок. Долго ехали молча.

— Меня искали?

— Погубила ты Матвеича. Теперь его из боярской думы, я полагаю, вытурят. Стрелец про какую-то грамоту говорил. Будто дал ее Богдан инородцу. Не знаешь про это?

— Был у него черемисин. Из Кузьмодемьянска.

— Значит, все верно.

Снова замолкли. Кони идут шагом, по бокам медленно проплывают вековые деревья, чуть-чуть моросит дождик.

— Скажи, боярин, — спросила Аленка, помолчав. — Зачем я вам надобна? Какая для вас во мне цена? В минулое время боярин Челищев перекупил меня, холопку, за полтора рубля. И ныне я дороже не стою. Почему вы, двое царских слуг, нянькаетесь со мной? Особенно теперь, когда Богдану Матвеичу беда грозит. Да и ты чего ради в такую даль скачешь? Скажи мне, ради бога.

— Не поняла до сих пор?! — зло проговорил Яков. — Царь за тобой погоню послал, видела? Подумай — сам царь!

— Ему-то я зачем надобна?

— А затем, что у Никона была, затем, что воровские речи от Стеньки Разина передавала. «Слово и дело» за тобой, дура!

— Вам-то какая корысть прятать меня?

— И снова дура. Начнут пытать: ты такого наплетешь — у всех Хитрово в Москве головы полетят. Я вот все думаю — чем ты боярина присушила? Неужто и вправду колдовать можешь?

— И за что вас думными дворянами прозвали? — зло заговорила Аленка. — Простого рассудить не умеете: если бы я волховство ведала — давно бы судьбу свою нашла. А то бросает меня из стороны в сторону, как щенку в половодье, несет неведомо куда. Вот и сейчас везешь ты меня в глушь далекую. Куда, зачем? Что я там делать буду? Может, отпустишь меня?

— И куда ты побежишь?

— Домой. У меня мать жива.

— Об этом не думай.

— А убегу если?

— Видишь, за мной парубки скачут? Из-под земли вынут.

Яков сунул в руки Аленке вожжи, сказал сердито:

— Гони давай! Так мы до зимы к месту не доедем.

В Муроме долго не задерживались. Воевода половину своих слуг отослал домой, другую половину посадил на весла. Аленка наравне со всеми махала веслом, резала окскую мутную воду.

В Нижнем Новгороде воевода наскоро осмотрел крепость, сдал пушки и пушкарей, которые пришли в город на сутки позже. Аленка и здесь ничем не выделялась из работных людей. Потом пошли на Кузьмодемьянск.

Аленка сперва подумывала о бегстве, но чем дальше они плыли, тем яснее становилось, что схорониться не удастся. На всех пристанях она видела сотни колодников. Беглых ловили всюду, ковали в железо и везли не* известно куда. На воде то и дело встречались плоты с виселицами, на них раскачивались повешенные для устрашения других. Река несла на своих струях распухшие тела людей, по берегам пылали барские именья.

Старший из пушкарей как-то, вздохнув, промолвил:

— Ох-хо-хо! Взъерошилась Русь, вздыбилась. Что-то будет?

Воевода Побединский приезду Якова обрадовался. А вернее сказать, обрадовали его пушкари и пушки. Не мешкая, пушчонки установили на стенах крепости, воевода с гордостью показал вновь построенные укрепления, а Хитрово искренне пообещал отписать государю про нового воеводу похвальное слово. Это растрогало Побединского. И за ужином после второй чарки он сказал Якову: