Есть на Волге утес - [108]

— Зачем ты напоил его, отче? — У Аленки от обиды дрожали губы.

— Сперва я не думал, дочка. Попросил он после баньки чарочку. Я ему подал. Потом просит другую. Восприняли мы по другой. Просит третью. Я ему говорю: «Тебе к атаману итти». Чихал, говорит, я на атамана. И тут я дал ему волю. Должон я знать, каков у меня зять будет, али нет? И вот, на тебе, — пьянота, пустобрех, в башке окромя кудрей ничего нету.

— Хмельной-то и ты не шибко умен! Не ты ли мне про Стеньку Разина да про персицку княжну ворчал? А сам теперь его в зятья прочишь. Зачем тогда из тюрьмы вынул?

— Про зятя я к слову. Как бы то ни было, а ты его к себе приблизишь, в бою рядом поставишь. А он за чарку тебя продаст.

— Тебя не понять, отче. Говоришь одно — делаешь другое. — И вдруг, озлясь, крикнула: — Пожрать мне сегодня принесут или нет?!

— Сей миг, сей миг, — Савва проворно выскочил за дверь. Скоро вошел Ефтюшка, расставил по столу снедь. Кивнул в сторону Васьки, спросил:

— Этого… убрать?

— Пусть остается. Я к Настьке спать уйду.

Поужинав, Аленка взяла свечу, подошла к кровати.

Васька, задрав бороденку, легонечко похрапывал. «Нет, Савва не прав, — подумала Аленка. — Редкий мужик не пьет, редкий не приходит домой пьяным. И все бабы, если они любят, вот так же, как и она, сидят около кроватей и смотрят на мужей ласковыми глазами. И прощают им все». Погладив ладонью Васькины кудри, Аленка поцеловала его в губы, потушила свечу и тихо вышла.

Утрой чуть свет Васька побежал к Савве опохмеляться. Тот ему рассказал все о вчерашнем вечере и послал просить прощения. Васька бухнулся Аленке в ноги!

— Прости ради бога, атаман. В крепи насидевшись, отощал, на голодное брюхо… ничего не помню.

— Ладно, встань. И скажи — ты Андреяна Челищева знаешь?

— Еще бы! Бил меня дважды…

— А Сухоту?

— Который подьячий? Так он же тюремным смотрителем был. Одинова мне чуть печенки не отгрохал.

— Сей день долги платить будем. Бери две сотни конников, и чтобы к полудню слобода была наша. Я приеду. На рожон не лезь, хитростью бери. Людей береги.

Немного погодя вошел Савва.

— Ты велела Ваське слободу брать? Он уж на коне.

— Вчера ты зятя испытывал, ныне я его в бою испытаю.

— Так сразу?!

— А разве ты не сразу испытывал. Нынче я хочу долги платить. Пошли ко мне Логина.

Двое ватажников ввели Логина. Страх изменил приказчика. Четыре года тому он казался Аленке высоким, широкоплечим и могучим. Сейчас Логин стоял сутулясь, лицо бледное, худое. Аленке показалось, что этот, когда» то пышущий здоровьем человек, ссохся.

— Утоптался ты, Логин, не узнать, — сказала она, улыбнувшись. — Помнишь, когда-то каким орлом летал, а?

Приказчик глянул на Алену, узнал ее, задрожал всем телом, рухнул на колени. Он надеялся встретить незнакомого человека, свалить все вины на барина, но, увидев девку из Зэболотья, понял — ему несдобровать:

— Смилуйся, Алена Артемьевна, не губи ради бога. Не своей властью…

— Встань.

Логин поднялся, но упал на колени снова:

— Прости, ноги не держат, отнялись ноженьки-то со страху.

— Не бойся. Я доброту твою помню. Ты коня мне дал и отца похоронить позволил. Садись на лавку и скажи — столб у земской избы стоит?

— Столб? Какой столб?

— На котором отца моего…

— Стоит, стоит. Куда ему деться.

— А палачей, которые отца забили, помнишь?

— Я уже Савве сказывал. Били. Андрюха Баилов да Федька Никитин. На то и площадные подьячие они.

— Иди. Ефтюшке по двору помогай. Я тебя милую.

Васька Золотые кудри доверие атамана оправдал.

Он ворвался в слободу не через ворота, а по дну речки около мельницы. Сорвав створы плотины, он спустил воду, дно обнажилось, конники легко проникли в город, связали Петруньку, попов, кое-кого в суматохе порубили.

В полдень в слободу приехали Аленка, Савва и Настька. Ефтюшку оставили на усадьбе. Был отдан приказ — всех слобожан без остатку согнать на площадь к земской избе. Из усадьбы без спросу пришло более половины ватажников в надежде чем-нибудь поживиться.

Вокруг пытошного столба велела поставить ватажников конных и пеших. Слобожане робко жались в проулках, выходящих на площадь. На крыльце земской избы (где когда-то лежала Аленка в беспамятстве) стоит скамья. Аленка теперь снова в кафтане, в портках, сапогах и в шапке. За кушаком пистоль, на боку сабля. На скамье по одну сторону Савва, по другую Настька. Васька, как будто всю жизнь ходил в есаулах, распоряжается на площади. Аленка махнула ему рукой: «Выводи».

Из-за избы, со двора, вооруженные пищалями казаки вывели Андреяна Челищева, Сухоту, Баилова и Никитина.

Андреян без шапки, седые волосы ворошит осенний ветерок. О своей судьбе он знает. Догадался, когда в подвал к нему втолкнули подьячих. Аленка встала со скамьи, вышла вперед, подняла над головой кандалы:

— Люди! Многие из вас помнят, как четыре года назад на этом месте убили моего отца. На его руках были вот эти железы. Андреян Максимыч, подойди. Отец, умирая, завещал мне надеть эти кандалы на тебя.

Андреян твердо сделал несколько шагов вперед, протянул руки. Васька ловко набросил наручники, клацнули защелки. Челищева повели к столбу, подняли руки, укрепили кандалы к кольцу. Федьке и Андрюшке вынесли батоги, сунули в руки.