Эссе и 'романы' - [6]

Были посланы палатки - в небольших количествах,- чтобы маленькие сорванцы могли играть в индейцев; ежели они куда-то не дошли, это несомненный знак того, что тамошние дети сделали свой выбор в пользу чисто итальянских игр. Как мы знаем, кое-кто из граждан, введенных в заблуждение, устремился в эти регионы с обувью, едой и одеялами и не нашел там указателей, которые бы помогли распределить поддержку. Но есть ли в ней нужда? Благодаря безукоризненному нашему правлению обуви у населения тех мест в достатке, а уровень холестерина даже превышает норму.

Продажные газетчики судачили о жертвах. Уважаемые, к некоторым темам нужно подходить серьезно. Если кто-то и погиб, то почему бы не отметить, что в будущие годы смерть им не грозит? И как не вспомнить, что в баталиях, в которых наше мудрое командование привело к победе, погибших с незапамятных времJн щедро поставляли именно южные края? Партия относительного большинства(1) тронута поддержкой этого молчаливого большинства, которое не распускает лишенных оснований слухов, чувствует себя надежно защищенным и, пока у власти мы, не подведет.

(1) Имеются в виду христианские демократы. (Прим. перев.)

x x x

У меня нет телевизора. Не знаю точно почему: я не могу сказать, что сделал мужественный выбор или подчиняюсь моральному императиву. Предполагать, в чем дело, можно, но в конце концов не так уж долго я живу с самим собой, чтобы досконально разбираться в собственной персоне. Меня не покидает ощущение, что телевизор - на самом деле остроумный человек, который, притворившись, будто он - машинка с кнопками, прибор на электронных лампах и с антеннами, пытается войти в мой дом. Я человеку этому не доверяю: он, судя по всему, болтлив, эмоционально неуравновешен, наделен сомнительными нравственными качествами, малость истеричен, то рыдает, то хохочет до упаду, но главное - что телевизор, по-моему, страдает комплексом насильственного обольщения.

Я не хочу сказать тем самым, будто телевизор обольстителен, но он не может удержаться от настойчивых, искусных, льстивых попыток соблазнить. Присутствие в квартире механического "человека", который постоянно озабочен тем, чтобы тебя прельстить, уже само способно действовать на нервы, но знать, что это обольщение - всеобщее, глобальное, без индивидуального подхода, что подмигивает он одновременно всем, просто оскорбительно. Уж так и быть, пускай соблазняют, если это сделают умело, но мысль, что искушение проводится в масштабах нации, на самом деле удручает. К тому же телевизор хочет убедить меня, будто "человек" он изумительный - сердечный, добрый, всесторонне образованный, лукавый, но не аморальный, томный, но не страстный, заботливый, однако же без посягательств на мою свободу. Он лжет. Я точно знаю: лжет. Его убогий идеал - держать меня прикованным к себе часами; наглец желает, чтобы я смеялся в тот же миг, что и миллионы Прочих телеманов. Он хочет управлять моим негодованием, идеями, фантазиями, взглядами на папу, на Пертини, Арафата, на бессмертие души, на людоедство, высадку на Марс, на брошенных детей, но мало этого: он также хочет мне внушить - словечко, характерное для телевизионной психологии,- что пить я "должен" тот, а не иной аперитив. Но тут уж я не уступлю.

x x x

Сначала, как вы помните, это были даже, собственно, не нарушения связи, а незначительные неприятности, детские капризы; телефоны отказывались действовать и являли уху странный полый, металлический, ленивый звук. В ту пору они были незамысловаты и служили немудреным целям:

помогали заказать продукты, занимали пары молодых и жаждущих любви людей; радиус их действия был смехотворен - считанные километры, и посему элементарны были их недуги: температурка, фарингит, отит. Тогда использовались телефоны в черном, чем-то схожие с миланскими извозчиками; эти аппараты прикреплялись намертво к стене и могли звонить в любое время дня и ночи. Были они грубоваты, но просты.

Позже телефон стал усложняться; он сменил одежду и теперь предпочитает сероватые, зеленоватые и бежеватые тона; он появляется на свет в различных формах: несносной чопорной коробки больше нет, в ходу отныне аппараты, с которыми не совестно пойти на вернисаж или на концерт Стравинского неоклассической поры. Но телефон не тот, что прежде, и по сути. Примерно полтора десятилетия назад нарушения в его работе стали делаться все более многообразными. Сперва он "отключался", что вполне логично,- так поступают все невротики. Потом придумал новую игру - "не соединяться". Делается это так: телефону сообщают номер, он дает понять, что он согласен, и протягивает нечто вроде технологической "руки", но рукопожатия отнюдь не следует; аппарат глядит на вас с угодливой улыбкой, но вы видите, что линия - другая - выскальзывает из его "руки", теряется. Так может повторяться много раз, и телефону очень весело, поскольку вы теряете терпение, номер набираете неверно, ругаетесь и признаете, что от телефона "многое зависит".

Меняясь, телефон стал путешествовать по свету; изобретена была автоматическая связь. Уловка эта создала возможности для трудноразличимых разновидностей помех: стало сложно разобраться, издевается ли телефон или, может быть, хандрит, пребывает в дисфории, в меланхолическом экстазе. "Разрыв в соединении", банальный, если разговор идет в пределах города, в тех случаях, когда он происходит через континенты, напоминает срыв воздушного гимнаста. "Разрыв в соединении", и сразу "занято" - будто бы гимнаст упал на землю. Сигналы "занято" после первой цифры (на Римском радио такое ждет вас с десяти утра) - или, если вы звоните через код, как только набран "О",- помеха грубая и малодушная, словно кто-то громко, так, чтоб слышали за дверью, произносит: "Скажи этому типу, что меня нет дома". Иной раз телефон нас обрекает постоянно ошибаться переменным номером. Это значит, что на протяжении какого-то периода вы, набирая некий номер, попадаете совсем в иное место; как правило, такое продолжается недолго - пару дней, а потом вы начинаете с таким же постоянством попадать еще куда-то не туда. К моему невозмутимому, но суеверному приятелю часто обращаются как к "клинике", а знакомого священника, большого знатока патристики, обзывают ни за что "кинотеатром" и выясняют расписание сеансов. Неудивительно, что люди защищаются: Тэрбер излагает Случай с Человеком, Которого Считали Железнодорожным Справочным Бюро; разбуженный глубокой ночью, он преспокойно сообщал катастрофические сведения: "Ближайший поезд на Детройт отправляется в три тридцать ночи. Мадам, вы совершенно правы, график необычный, и поэтому мы к вам пришлем такси. Записываю адрес. Благодарю вас. Ровно в три".