Если упадёт один... - [35]

Легко сказать возвращаться. А куда идти? В какую сторону?

Никодим и Иван также освежили лица болотной водой, жадно выпили по несколько пригоршней, утоляя жажду: вода была холодная, наверное, рядом бил родник, с трудом вытянули ноги из топи, вышли туда, где было твердо. Там сняли сапоги, вылили воду, выкрутили портянки, и Никодим сказал:

— Конечно, надо скорее возвращаться к своим, иначе нас действительно посчитают за дезертиров. А так — побежали, как и все, а потом опомнились и вернулись. Может быть, командиры даже не будут ругаться.

Но прежде чем возвращаться, надо было определить, где находятся. Известно одно: далеко от эшелона, ведь долго бежали. И еще: он шел на вос­ток, солнце только вставало, лучи наискосок пробивались в вагон. А вот где сейчас железная дорога — на востоке, юге или севере — неизвестно. Только точно определив это, будет понятно, куда идти.

Итак, поезд шел на восток. Значит, в том направлении он и находится, или то, что от него осталось. Там их товарищи и командиры, конечно, если кто остался живой. Туда, должно быть, вернулись и те, кто вместе с ними убегал в лес.

Сейчас солнце (его, когда вышли из болота, не было видно из-за густых высоких елей, под которыми стояли) ощущалось почти прямо перед ними, хотя чуть слева. А мох на деревьях был с противоположной стороны. Между ним и солнцем образовывался большой, почти прямой угол. Север там, где мох. Все просто и понятно, сейчас примерно часов одиннадцать утра, солнце близится к зениту. Получается, если стать спиной на север, то надо двигаться влево, это и будет на восток, где остался эшелон.

Нехитрой наукой, как определить в лесу место своего нахождения, если вдруг заплутаешь, владели все трое. Впрочем, парни также знали, как ориен­тироваться на любой местности, даже если нет солнца. Правда, днем. Ночью же, даже звездной, — нет.

Они знали, как выжить в лесу, на реке, в поле, если выбился из сил и холодно, идет дождь, метет метель или все вокруг охвачено огнем. И неуди­вительно: этому деревенские мужики учат своих сыновей с малолетства. И если попадаешь в тяжелую ситуацию, главное — не паниковать, успокоить­ся, сосредоточиться, выход всегда найдется.

И еще много чему учили их родители и односельчане, а вот тому, что надо делать, когда попадешь под бомбежку, под пулеметный огонь, — никто не учил, хотя некоторые мужики из Забродья и Гуды уже воевали. Кто в импе­риалистическую, как говорили, «с немцем», кто в гражданскую, а кто успел понюхать пороху и на финской.

Не учили, так как никто не думал, что будет эта война. А если и думал, так давно было понятно: мы врага шапками забросаем...

Итак, если ориентироваться по солнцу и представить, сколько пробежали, пока оно взошло, получится километров десять, не меньше.

— Ну и драпанули мы, — с горечью сказал Василий, поглядывая в про­свет между вершинами деревьев. — До эшелона километров десять.

«Драпанули» означало испугались и бежали куда глаза глядят. Обычно это слово употребляли в Гуде и Забродье, когда из-за чего-либо между собой бились парни и вдруг кто-то не выдержал, струсил и убежал.

Никодим и Иван согласились с ним: что они могли сказать в свое оправда­ние. Постепенно само собой получилось так, что Василий Кечик становился как бы главным в их небольшой группе. А если так, то этим самым он брал на себя ответственность за них, парней из соседней деревни, с которыми вместе шел на войну.

Никодим и Иван давно знали Василия. Они еще подростками начали ходить гулять в Забродье. Там были большой клуб, сельсовет, туда из рай­центра привозили кинопередвижку. Там Боровцы встречались с Василием, с другими местными парнями, а с ним даже дружили.

Отец Василия, Леонтий Киреевич, и их отец, Ефим Михайлович, знались еще с юности, с тех пор, когда Боровец пришел в Гуду и пристал в примы к местной девушке Марфе. Кечика и Боровца когда-то свел Иосиф Кучинский. Он первый из местных парней подал руку Ефиму, поддержал его, тогда чужо­го здесь человека, а вскоре на гулянье познакомил и с Кечиком: «Леонтий, мой друг Иосиф, Иосиф, мой друг Леонтий».

Дружили отцы, дружили и сыновья. Правда, Стас Кучинский ни с кем из них не хотел знаться: бывает...

Василия, слывшего добрым человеком, уважали и свои парни, и парни из соседней Гуды. А в последнее время так даже заискивали перед ним. Еще бы! Колхоз направил его на курсы трактористов, единственного из всей округи.

Василий закончил их, вернулся в Забродье с трактором, точнее, приехал на колесном «железном коне»: первый парень на деревне.

Уважали его не только за это. Уважали еще и за то, что он, как и раньше, нос не задирал, со всеми был прост, катал на тракторе парней и девчат, и даже старух и стариков.

Василий часто давал Никодиму и Ивану покрутить руль трактора, научил их не только ездить, но даже пахать. Словом, осчастливил парней. И когда в военкомате спросили, кто умеет ездить на тракторе, назвались Никодим и Иван, хотя документов на это у них не было. Парней поставили в один строй с Василием и другими трактористами, повезли на восток. Говорили, будто подучить на танкистов.

И вот вышло так, что они и в армии, и не в армии, на войне и не на войне.