Если ты найдешь это письмо… - [65]

Ближе к середине вечера она вышла в центр зала, чтобы сделать объявление.

– На днях я ездила к врачу по поводу боли в груди, – призналась она сотне с лишним присутствующих, словно поверяя интимный секрет. – К счастью, оказалось, что это всего лишь рефлюкс. Но я ехала в машине и паниковала: «Всем ли я сказала, как люблю их? Знают ли они, как я к ним отношусь?»

Ее взгляд обежал комнату, задерживаясь на лицах коллег, сестер, лучших подруг и племянников.

– Но сейчас вы здесь. Все вы сегодня здесь. И мне представился шанс.

Я смотрела, как моя мама превращает свой праздник в торжество в честь других людей. Она уже стала той, кем хотела стать в этом мире; полагаю, после этого все, что еще необходимо сделать, – это сказать самое важное: «спасибо», «я люблю вас», «я верю в вас и надеюсь, что у меня всегда найдется время, чтобы вам об этом сказать».

Возможно, моя мама никогда об этом не узнает, но я стояла в конце зала, покачиваясь на высоких каблуках и желая быть кем-то другим, – таким человеком, который осознает, что́ у него есть, когда у него это есть. Таким человеком, который действительно видит окружающих его людей. Тем, кто по-настоящему присутствует в великих моментах и не откажется от них ни за что на свете. Я хотела стать им. По меньшей мере, я была готова стать тем человеком, которым всегда знала меня мама.

Теперь ты готова

За неделю до поездки домой на мамин юбилей я бродила по рядам «Таргета», пытаясь найти для нее подарок. Даритель подарков из меня никакой. Сколько раз приближался в календаре день ее рождения – столько раз она падала жертвой моих ужасных подарков. Как-то я нарисовала для нее 60-страничный комикс о гипотетической ситуации, в которой все члены моей семьи становятся участниками реалити-шоу «Последний герой», и о том, что происходило бы (или не происходило), если бы нам пришлось голосовать друг за друга на острове. В этом комиксе наша семнадцатая собака (у нас было много собак, которые погибали таинственной смертью, – очень много…) в конечном итоге становится победительницей игры. Можно сказать, что это мило, – и так бы оно и было, не будь мне уже шестнадцать лет.

Я долго слонялась по магазину, но ни одна кофеварка, летняя шляпка или какой-нибудь другой нормальный подарок не выпрыгнул на меня из ряда с криком: «Возьми меня сейчас же!» Я не знала, чем можно одарить женщину, которая на полном серьезе говорит, что у нее уже есть все, что ей нужно.

Стоя посреди отдела канцелярских принадлежностей, я заметила пластиковый контейнер, полный открыток. В упаковке была одна сотня, все – ярких оттенков желтого, золотистого, пурпурного и зеленого цветов. Идея возникла мгновенно.

После всех тех лет, что она писала мне письма, присылала посылки и прятала записки в чемоданы, я напишу ей в ответ. Напишу за все те разы, когда мне следовало поблагодарить ее или уделить ей больше внимания, когда она хотела, чтобы я прочла отрывок из Писания, который вызвал у нее сердечный отклик. Когда она останавливала меня посреди кухни и спрашивала, не помолюсь ли я с ней. Таких моментов было немного. Но мне больно признаться, что я ей отказывала. «Да это как-то странно, – говорила я. – Молитва – это дело личное, для одного человека». Я не говорила ей эти неуклюжие слова: «Я буду скучать по тебе; я уже по тебе скучаю», – но сейчас я их напишу.

В тот вечер я села на пол в молитвенной комнате общественного центра, прихватив канцелярские принадлежности, золотой маркер, моток ленты и коробку. Я писала ей письма, одно за другим. Заклеивала каждый конверт и помечала на его лицевой стороне особую причину, по которой это письмо должно быть вскрыто в конкретный день. Вскрой меня, когда немного собьешься с пути. Вскрой меня, когда глаза будут на мокром месте. Вскрой меня, когда тебе потребуется напоминание о том, что нужно следовать своим мечтам (пожалуй, это была моя любимая открытка – ярко-оранжевого цвета).

Я писала ей, что не забыла те вечера, когда приезжала на каникулы домой из колледжа и мы с ней ходили гулять. Это случалось поздно вечером. Было так жарко, что по возвращении домой приходилось окунаться в бассейн. Я не забыла те вечера, когда только уличные фонари и цикады слышали нас и когда она сказала мне, что до сих пор мечтает поехать в детский приют в Южной Америке. Это всегда было ее мечтой, той, которую она отложила на дальнюю полку до тех пор, пока мы все не вырастем. Я написала ей, что мы уже выросли. Теперь она может ехать, если захочет. Я знала, что ей не нужно мое разрешение, но порой для людей многое значит, когда ты освобождаешь их своим словом.

На конверте с последней открыткой я написала: Вскрой меня, когда я вернусь домой навсегда. Не уверена, что я или мама предчувствовали, насколько скоро это письмо станет актуальным. Мы обе не представляли, что всего полтора месяца спустя она его вскроет.

* * *

– Так чем же ты хочешь заниматься? Когда все это кончится – чем ты хочешь заниматься?

Это говорила Либби. Она приехала из Италии и сидела напротив меня в нижнем этаже иммиграционного центра. Был поздний вечер. Она пробыла в Италии всего несколько коротких месяцев, но за это время под завязку нагрузилась жизнью и капучино. Капучино было много. Она посвятила целый блог одному капучино и в канун Рождества устроила живую трансляцию о походе по капучино-барам из Италии. Если тебе никогда не приходилось слышать о такой традиции, то это потому, что ее придумала Либби. Итальянская традиция – выставить на рождественский стол семь перемен рыбных блюд, а поскольку у Либби не было рыбы на семь блюд, она решила вместо этого побаловать себя семью капучино – по всему городу.