Если останемся живы... - [4]

Каннингхэм прилетел во Флориду прямо из Скандинавии. Там в определенных кругах его знали как Свена Лундквиста, коммерсанта. В реальности же он провел и успешно завершил труднейшую операцию по разоблачению и захвату террористической группировки «Красный рассвет», не дававшей ЦРУ покоя с 1987 года. Многочисленные предыдущие попытки уничтожить ее оказывались безрезультатными. Люди ЦРУ исчезали бесследно. Каннингхэму удалось то, что не удавалось другим, и с маленькими потерями — погибли лишь двое из его труппы, а его собственное предплечье было задето прецессионной пулей с пустотелой головной частью.

Новый директор ЦРУ Майкл Каренс, назначенный вместо скомпрометированного скандалом вокруг дела Олдриджа-Эймса директора Уолси, поздравил Каннингхэма с успехом шифрованной телеграммой, однако не выразил готовности предоставить ему отпуск. Пришлось действовать обходными путями, через Фрэнка Коллинза, и это оказалось неожиданно легко. Каннингхэма ценили, его берегли. В засекреченных досье, похороненных в недрах компьютеров ЦРУ, его фамилия числилась в так называемой «первой десятке» — среди лучших, надежнейших, самых опытных сотрудников.

Лучший и надежнейший чертыхнулся, выплеснул из стакана мгновенно нагревшуюся на солнце кока-колу и вернулся с балкона в комнату. Здесь было немного прохладнее — с гудением трясся включенный на полную мощность старый кондиционер. Дж. У. Каннингхэм поморщился, массируя перевязку на левом предплечье. Рана неопасна, но порой чертовски болезненна…

Отпуск начинал тяготить Каннингхэма. Валяться на пляже среди покрасневших тел бездельников — такое ему и в голову не приходило, а ежевечерние визиты в бар уже приелись. Женщины, каких можно было подцепить в Нейпле, его также не интересовали в силу чрезвычайно высоких запросов. Оставалось спасаться от жары в отеле.

Противно зазвонил телефонный аппарат. За неделю пребывания в «Фор Сизенс» он беспокоил Каннингхэма впервые, и, снимая трубку, тот удивился, какой раздражающий у зуммера тембр.

— Слушаю, — пробурчал в трубку великий Дж. У.

И повторил, раздосадованный и слегка встревоженный ответным молчанием:

— Слушаю!

— Джон… Это Эпилгейт.

Каннингхэм облегченно вздохнул. Майор Александр Эпилгейт не служил в отделении «М» и не являлся ни начальником, ни подчиненным Каннингхэма, а значит, ожидать профессиональных неприятностей не приходилось. Они относились друг к другу с симпатией и уважением, и в первую секунду Каннингхэм обрадовался звонку, но сейчас же задумался. Эпилгейт должен быть в Париже, выполняя задание, о котором Каннингхэму не полагалось знать (его преимущество заключалось в том, что он всегда знал несколько больше, чем полагалось, и умел молчать об этом). И уж ни при каких условиях Эпилгейту не мог быть известен флоридский номер Каннингхэма. Только один человек мог дать ему телефон в частном порядке и не задавая лишних вопросов — Фрэнк Коллинз. Значит, Эпилгейт обращался к Коллинзу, и не по команде, а частным образом. Зачем? Тут что-то не так.

— Слушаю, — в третий раз, уже настороженно повторил Дж. У. — Где ты?

— В Париже, Джон. Если быть точным, в ресторане «Латойя» на Сен-Дени.

Каннингхэм молчал, ожидая дальнейших разъяснений.

— Насколько мне известно, ты не слишком перегружен работой, а, Джон? — продолжал майор, стараясь говорить полушутливым светским тоном. Но в его голосе отчетливо звучала тревога.

— Да вроде нет, если не считать работой ежедневную бутылку «Лонг Джона», — принимая тон, отозвался Дж. У. — А что случилось?

Майор ответил не сразу.

— Ты нужен мне, Джон. Прилетай как можно быстрее.

Привыкший к самообладанию Каннингхэм тем не менее вздернул брови. Такого он никак не ожидал.

Более чем странная просьба Эпилгейта не могла быть связанной с заданием майора — в таком случае он обратился бы за помощью к непосредственному начальству. Значит, личное дело. Но какое, во имя всего святого, личное дело стоило того, чтобы бросать отпуск и тащиться через половину планеты?!

— Может, пояснишь хотя бы? — проговорил Каннингхэм, прижимая трубку к уху здоровой рукой и пытаясь вытащить сигарету из пачки пальцами другой руки.

— Не могу, Джон, — помолчав, сказал Эпилгейт. — Сам ни черта не понимаю. Вряд ли это связано с работой. Но что-то происходит вокруг. Это мне совсем не нравится. А реальных доказательств никаких. Поэтому я и звоню… Ты — единственный известный мне… мм… коллега, обладающий кроме всего прочего еще и воображением. Мне что-то не по себе…

Каннингхэм неслышно присвистнул. Услышать подобное признание от человека, добровольно вызвавшегося во Вьетнаме прикрывать отход попавшей в окружение Вьетконга роты с одним лишь швейцарским «штурмгевером» с неполным боекомплектом? Человека, который в Атланте в 1990-м в одиночку, не дождавшись подкрепления, ворвался в дом, где вооруженные озверевшие фанатики из секты «Свет Давида» захватили в заложники женщину с двумя детьми?

И уж никак нельзя приписать Эпилгейту склонность к мистике, паникерству и фантазированию.

Вывод один. Надо ехать.

— Как мне найти тебя? — осведомился Дж. У., доставший наконец злополучную сигарету и тут же отложивший ее ради авторучки.