«Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2 - [36]

Как-то мы сидели с доктором в пабе, тянули виски. Я вдруг рассказал ему о своих потерянных в России детях. Представляю его изумление, когда он, вернувшись домой, взял в руки Мишину историю болезни. Его привлекла фамилия Баскин. Вместе с фамилией там всё совпадало с моим сбивчивым рассказом. И даты, и места, и сроки. И снова это слово «never»[29]. Я медлил, вспоминал слово «никогда» и никогда не прощу себя за то, что не успел обнять живого сына. Не прощу себе, что по звонку Рувина прилетел только на похороны. После его настойчивых звонков. Всю жизнь я нёс крест! Крест сына, имеющего несчастье быть сыном матери, которая была знакома с революционеркой! С ненормальной террористкой Гесей Гельфман!

Простите меня, внучка Анечка и дорогая Ева. Встреч больше не предвидится. Во всяком случае, на этой земле. Я тащу этот крест! Мне осталось несколько шагов до Голгофы. Дорогая Ева! Как бы я хотел лежать в еврейской земле, рядом с Мишенькой, чтобы уже никогда ничто не разлучило нас. На моем рабочем столе – завещание. Там немного. Я ведь всего лишь был доктором медицинских наук и имел хорошую клинику – медицинский центр пульмонологии. Это деньги тебе, дорогая внучка, на заграничное образование правнуков. Это и тебе, дорогая Ева, чтобы ты смогла прожить остаток жизни безбедно, в достатке. Не мучайся, дорогая моя, угрызениями совести – я ни в чем никого не виню. Как бы там ни было… мое вынужденное отрешение от семьи, некогда счастливой… протянувшееся через целую жизнь, никого не спасло. Ни тебя, ни наших детей…

Я очень устал… Сижу на кухне… затушил огонь газовой плиты… газ не перекрыл. Я пишу и уже плохо вижу… не вижу строчек. На что похоже это вкрадчивое… ровное шипение от конфорок… С пола к моим глазам подступает сладковато-приторный запах…»

Юрий Табачников

Родился в г. Львов. Учился в Иркутске и Владивостоке. Актёр и режиссёр. Член драмлаборатории С.Т. Д и Международной актёрской ассоциации Э.М.И. Живет в г. Ариэль, Израиль.

Творцам

Пусть с сумасшедшинкой художник

Рисует душу на холстах.

И верующий, и безбожник

Её почувствуют в мазках.

Не важны жанр и манера.

Когда, рождаясь на холсте,

Вдруг подсознания химера

Сознанье освятит тебе.

Да, ненормально. Даже жутко.

Энергии живой комок.

И ты, хотя бы на минутку,

Застыл. Взгляд отвести не смог.

Есть в этом магия, наверно.

Искусства запредельный свет.

Когда с души сползает скверна

И слов сказать что-либо нет.

Оттепель

По улицам шестидесятые идут в болоньевых плащах.

Свобода робкая, лохматая, раскрепощается в твистах.

Полузапретная поэзия и запах ландышей пьянит.

А красок солнечных экспрессия сменяет серый колорит.

И пусть болит ещё вчерашнее и груз сомнения скребёт,

Но нам задание домашнее надежда наша задаёт.

И небо вдруг открылось синее. И… не знаком пока застой.

Свободы чувство очумелое, взлетая, кружит над страной.

Стиляги пестротой вливаются и слушают воскресший джаз.

Хоть тучи медленно сгущаются, недобро щуря тусклый глаз.

И всё же в хиппи подражании и в вожделенных «Битлз»

найдёшь

Своё, ничьё, самосознание, которым дышишь и живёшь.

И споры «физиков» и «лириков» ещё проходят на «ура».

Ведь оттепель такая зыбкая, но превосходная пора.

Шестидесятые – крылатые, основа будущих свобод.

К поющим, пишущим, читающим толпой стекается народ.

Конечно, многое меняется, но всё же надо осознать:

Свободный дух не прогибается, его так просто не сломать.

Ведь всё однажды повторяется, пусть в формах несколько

иных.

Когда ростки в нас пробиваются, деревья вырастут из них.

Осенний блюз

Тихий шёпот листвы уходящего лета.

Живописцев пора и рожденья стихов.

Осень тихо зашла в приглушённости света.

И всплакнул первый дождь о былом.

Мы уже не спешим. Отпуска пролетели.

Погружая нас вновь в суету и дела.

Вот и птицы от нас на юга захотели.

Улетая туда, где побольше тепла.

Мы привыкли давно к переменам погоды.

Приподняв воротник, редко спорим с судьбой.

Птицы вновь прилетят, остаются лишь годы.

Им от нас не сбежать ни зимой, ни весной.

Просто старый спектакль мы играем как новый.

И статистов тут нет, всем прописана роль.

Но храним жёлтый лист. Тот, из детства, кленовый.

Жаль лишь то, что не ждёт уже Грея Ассоль.

Пусть под шорох листвы не приходят печали.

Хоть они и светлы. В том сомнения нет.

Мы спектакль любви нашей не отыграли.

Не написан финал будет множество лет.

А быть может, его, если вдуматься, – нет.

Осколки

Я встретил на полустанке ангела. Впрочем, у него за спиной не было крыльев. Почему я решил, что он ангел? Не знаю. Да и вид у него был совсем не ангельский, а скорее наоборот. Какой-то помятый и, что нечасто увидишь в Израиле, хорошо похмельный. Не бомж, но и не преуспевший в этой жизни персонаж. И почему я решил, что он все-таки ангел? Или это решает что-то внутри нас? Интуиция – возможно. Казалось, что всё визуально кричало об обратном, но… (возможно), его глаза… вот в чём, видимо, заключалась та магическая сила, что влекла меня к этому человеку?.. пришельцу?.. ангелу? Такому внешне непримечательному среди немногих ожидающих электричку пассажиров на почти пустой в это время платформе. И всё же, может быть, закономерно, что ангел, пришедший вдруг к нам, принимает на себя бремя наших житейских проблем, а возможно, и сопутствующих пороков. Ответ вряд ли отыщется даже во всемирной компьютерной паутине. Это можно лишь почувствовать на уровне подсознания, нервной дрожи.