«Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2 - [37]

Вынув пачку сигарет, я молча протянул её незнакомцу. Он аккуратно вытянул из пачки сигарету. Так же молча, не глядя друг на друга, мы закурили. Трудно рождается первая фраза, но мой сосед взял инициативу на себя:

– Электрички, – произнёс он, – как мостик надежды. Чтобы не упустить её, иногда нужно куда-то, пусть и недалеко, уехать, чтобы вернуться к себе вновь. Вы ведь думаете об этом?

– Возможно, – признал я, – но не думаю, а скорее чувствую. Но как…

– Это неважно, – произнёс «ангел», – я и сам такой. Платформа – это ведь почти как в купе поезда, где можно быть откровенным со случайным попутчиком. Ведь возможность встретиться вновь равна нулю. Да и боимся мы не случайных свидетелей нашего отчаяния, а самих себя. Ведь от себя не сбежишь. Хотя пытаемся. Но результат предсказуем. Но ведь бывает, что вдруг не понимаешь, на какой остановке выходить, да и вообще в тот ли поезд сел. Но раз сел, – стряхнув пепел, негромко произнёс «ангел», – нужно доехать до конца. Можно поменять поезд, но не направление. Вот и я еду. Куда? Формально в Хайфу. А зачем? Формальных ответов много, а по сути… Наверное, просто бегу от себя, хотя понимаю всю тщетность своих действий. Понимаете, – он впервые посмотрел мне в глаза, – человеку свойственно определять для себя цель и двигаться к ней. И когда случается так, что в силу разных обстоятельств всё рушится, ты теряешься в действительности. Иногда находишь новое направление, но чаще… – «ангел» вынул из внутреннего кармана серебряную фляжку: – Не побрезгуете? Хороший коньяк. След «былой роскоши». Я имею в виду не финансовой, а душевной.

Мы по очереди отхлебнули из фляжки, как будто этим нехитрым действием налаживали хрупкие мостки между нами. «Ангел», которому, видимо, давно не с кем было поделиться наболевшим, тихо, с обречённым достоинством в голосе, продолжал:

– У меня всё было как и у всех. Или почти. Специальность, в которой получал удовлетворение, семья, которая, впрочем, и сейчас формально существует. Ведь трагедия начинается тогда, когда люди связывают друг с другом свои судьбы не из-за большой любви, а из-за большого одиночества, а это куда страшнее одиночества индивидуального. Но понимание приходит лишь тогда, кода из всех жанров на сцене жизни остаётся лишь один – трагедия. Личности, семьи. Разрушение, которое тормозит лишь долг и ответственность, если они есть. И тогда процесс идёт ещё медленнее, как затяжная хроническая болезнь, которую не вылечить. Остаётся отдаться течению и плыть… плыть без надежды выплыть. Но прежде я никогда не задумывался о том, что жить можно формально. Существовать, отмечая исчезающие дни. Это, должно быть, банально. Но банальность – единственная реальность, которую мы пытаемся изменить преувеличенным самообманом собственной личности. Но мы не можем иначе. Это не порок, а генетическая заложенность. Впрочем, иногда дающая положительные плоды. Как парадокс. Исключение, которое видоизменяет действительность. Ньютоны, Эйнштейны, брызги из общего потока самообмана. Этакое, иногда дающее позитив, вырвавшееся из общей массы суперэго.

– Но, – перебил я собеседника, – для этого всё же нужен поток. Ведь без него не появятся и брызги.

– Вы верно заметили – не бывают. Огорчает лишь то, что, к сожалению, мы или не понимаем это вовсе, или же самую малость, да и то лишь когда уже ничего не изменишь. Наверное, большинство из нас, подойдя к какой-то черте, хотели бы переиграть свою жизнь или хотя бы ключевые моменты, но фокус в том, что закон предопределённости путей не сильно изменит ход твоей лично истории. И всё же у нас есть выбор, подчинять или нет своё эго обстоятельствам, чтобы разрушать или нет и свою жизнь, и жизни близких тебе людей. Быт не определяет сознание, а определяет способы самоуничижения. Порой ради того, что является ложным, и ты вдруг понимаешь, что оказываешься один на один с собой, хотя формально тебя окружают якобы близкие и способные тебя понять и принять люди. И в этот момент прозрения бессмысленность овладевает тобой, нашёптывая весьма скверные советы.

– И что же тогда остаётся? – прервал я монолог «ангела». – Не может же ничего не остаться. Просто не стоит всматриваться в бездну.

– Может быть, и не стоит. Но ведь это понимаешь постфактум. А пока смотришь. Это ведь так притягательно, аномально, магнетически. А аномалия всегда ломка. Жёсткая. И чем сильнее человек, тем жёстче. И не всегда спасает запой или суицид. Это вообще не спасает. Это не слабость, просто потеря выхода в лабиринте судьбы. Некоторые пытаются что-то переосмыслить и за что-то зацепиться, но большинство так и плывёт по течению, куда вынесет рок, уже не уважая ни себя, ни всё то, что окружает их.

– Армагеддон какой-то, – не выдержал я, – духовный апокалипсис.

– Да нет, – усмехнулся «ангел». – Всё гораздо примитивней. Всё в нас самих. В нашей неспособности противостоять. Мы забыли наследие Иакова, который противостоял Богу. И что, Бог его покарал? Нет. Он дал ему имя Исраэль. Вот в чём наше предначертание – в противостоянии, не задумываясь о безнадёжности. Тогда безнадёжность становится просто абстракцией. Вот так, казалось бы, просто.