Если это любовь - [18]

Он гордо развернулся, чуть качнувшись, и прошлепал к выходу. Неожиданно уже на пороге резко поменял траекторию на 180 градусов, вернулся, забрал с тумбочки пиво, отсалютовал бутылкой своей благоверной и, наконец, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Лизка сердито легла в постель и попыталась уснуть. Но через пять минут уже бродила по дому в темноте, разыскивая, где устроился Павел. Ни в гостиной, ни на кухне, ни в маленькой комнатушке, где Лизка прикинула со временем сделать комнату для будущего малыша, мужа не обнаружилось. Едва сдерживая рыдания, она выскочила во двор, думая, что он мог улечься на лавке или в гамаке. Но и там Павла не было. Зато на соседнем участке, в домике, который пустовал уже несколько дней, горел свет.

– Вони разом і приїхали? – простонала Лизка, понимая, где находится муж.

Но все-таки надеялась на чудо. Чуда не произошло.

Утром, после того, как Лизавета так и не сомкнула глаз ночью, Танька была обнаружена у забора их дачи, мило беседующей с Изольдой Игнатьевной. И очаровательно улыбающейся. Даже, пожалуй, весьма самодовольно улыбающейся.

«Дура, дура, дура!» – повторяла про себя Лизка. И уныло смотрела на чемодан, выглядывавший из-под кровати.

… о маме, разлучнице и законной жене 

– Что мы стоим у калитки? – любезно спросила Изольда Игнатьевна.

Она бросила быстрый взгляд на окно детей – там колыхнулась занавеска. Ночью до нее доносился какой-то шум, но Горская не была уверена, что ей это не послышалось. Смущало, что не было видно ни Лизы, ни Павла.

– Идем на веранду, Таня. Чаю хочешь?

– Я с удовольствием, Изольда Игнатьевна! – радостно сообщила Татьяна, прошла во двор и уже на веранде защебетала: – Как вы эту неделю провели? Корову или кого там… гусей не завели?

– Великолепно, Таня, спасибо, – Горская мило улыбалась, разливая чай, принесенный Ольгой Степановной. – Набираюсь новых впечатлений… для работы. Вот ты, например, что-то имеешь против гусей?

– Ну что вы! Гуси играют колоссальную роль в народном хозяйстве. Как ваша война с редактором? Или на время лета вы объявили с ним перемирие?

– Как обычно. Пока он в отпуске, в редакции тихо. Вот через две недели вернется… – с мечтательной улыбкой протянула Изольда Игнатьевна. – А ты как?

– Спасибо, хорошо, – Таня, оттопырив пальчик, взялась за чашку и поднесла ее к губам. – Со смородиновым листом? Ольга Степановна верна себе.

– Некоторые вещи не меняются.

– Некоторые не меняются… – повторила Таня. – И правда. А потом раз, и будто холодной водой на голову. Столько перемен.

– Что тут поделаешь, – вздохнула Горская, – случаются и перемены.

– А вы верите в то, что человек, имевший определенные предпочтения, может в один момент все-все изменить?

– Почему же так категорично? Все-все изменить невозможно. Но можно приспособить свои предпочтения, когда понимаешь, что тебе это действительно нужно.

Таня опустила голову и стала рассматривать ткань своей юбки – шелковистая, в клеточку. Бледно-лилового цвета на белом. Выглядела она настолько сосредоточенной на этом разглядывании, что ее слова прозвучали неожиданно:

– Вы считаете, что Паша приспособился? Что ему Лиза, и правда, нужна? Да?

– Я не стану скрывать, – Изольда Игнатьевна смотрела прямо на Таню, – я долго надеялась, что вы с Павлом снова сможете быть вместе. И я была бы рада. Но все дело в том, что Павел думает иначе. И нынче я готова приспособить свои предпочтения под решение сына.

– Помогите мне, Изольда Игнатьевна! – вдруг выпалила Татьяна. – Может быть, еще не поздно, и я никогда ни о чем вас не просила… Но сейчас прошу! Увезите ее куда-нибудь! У меня только выходные. Если ничего не получится, я больше его трогать не буду. Но, пожалуйста, просто увезите Лизу с глаз куда-нибудь, как на прошлой неделе!

Горская долго молчала. Маленький червячок все еще нашептывал, что маленькая селючка из Винницкой области не пара ее сыну. Но она не могла не видеть, что Павел счастлив рядом с ней. И впервые за столько лет он снова приехал к ним в гости. А уж за будущего внука (внучка будет значительно лучше!) Изольда Игнатьевна, кажется, могла простить все на свете. Ну, может, и не все, по здравом размышлении. Но очень многое!

– Нет, – твердо сказала она Татьяне, ожидающей ответа. – Я не стану этого делать.

Таня вздрогнула и едва не опрокинула чашку. В глазах ее сделалось как-то… сухо. Нет, не в смысле слез или их отсутствия. Просто в них не было ничего. Ни отчаяния, ни обиды.

– Я не отступлюсь, – сказала она негромко. – Это моя последняя надежда вернуть Пашу. Не хотите помочь – не надо. Но и вы не хуже меня знаете, что он мой. Всегда был мой.

– Видишь ли, Таня… Он был твоим, да, когда-то давно. Несмотря ни на что, я не виню тебя. Все ошибаются. И я не отрицаю того, что поддерживала тебя все это время. Но ты сама от него отказалась. Даже если твой выбор был неверным, ты его сделала. Не вмешивайся сейчас.

– Я его всю жизнь люблю, – ответила она упрямо, поставила чашку на стол и встала. – Я благодарна вам за все, но он мне дороже всего остального на свете. Я ему скажу, а он пусть решает сам.

– Он все и всегда решал сам. Кроме одного единственного раза, – устало сказала Горская. – Не повторяй ошибку дважды.