Если честно - [105]

– Недостаточно честной, – ответила наконец она. – Мне это тяжело дается. Лора снова подперла руками щеки. – С тобой все по-другому – у тебя это получается.

– Любой способен быть искренним, – не согласился я. – Просто открой рот, пошевели языком и выйдут честные слова – в чем проблема-то?

– Нет, – возразила Лора, склонив голову набок и проведя пальцами по деревянной столешнице. – Поверь. Ты просто не понимаешь. Мы правда так не можем, – она подняла на меня влажные глаза. – Вот потому именно ты и должен рассказать правду. Ты должен быть честен за всех нас, ради всех нас.

В следующий визит отца в Нью-Йорк мы решили пообедать в небольшом итальянском ресторанчике, словно застывшем где-то в 1970-х. Папа тогда сказал мне:

– Я тут много думал о том, чем занимался раньше. Взять хотя бы мои отрицательные музыкальные рецензии – я ходил на переполненные толпами орущих фанатов концерты, а потом писал отзывы о том, насколько группа была отстойная, и о том, что все эти люди, по сути, были неправы. Вот в чем был смысл? – отец рассмеялся сам над собой – в последнее время он делал это все чаще и чаще. – Или когда Джош в детстве норовил кидаться шахматными фигурками – почему я не поддержал эту его игру? Мы ведь могли бы просто кидаться фигурками в свое удовольствие, и всем было бы хорошо.

Он рассказал мне о том, что кто-то из его старых коллег организовал сходку бывших сотрудников, на которую приехали люди, которых он не видел уже лет десять. Папа сказал бывшим коллегам: «У меня такое чувство, что работа со мной была сущим кошмаром. Как считаете?» Все по очереди стали вспоминать все те ужасные вещи, которые он им наговорил когда-то, и рассказывать, как все его боялись. «Но ты теперь производишь впечатление совсем другого человека», – сказал ему кто-то. Отец этим явно очень гордился.

После этого мы оба стали вспоминать разные глупости, которые говорили друг другу и остальным.

– А помнишь, – сказал я, – как ты, задев кого-то своим мнением, говорил обычно: «А в чем проблема? Кому вообще есть дело до моих мыслей?» Я тоже, кстати, иногда так говорил. Мы сначала оскорбляли людей, а потом еще и обесценивали их небезразличие.

– Да, было дело, – покачал головой папа. – Типа: «Я думаю, что ты идиот, но кого вообще интересуют мои мысли?» – отец почесал бороду, и я вдруг заметил, что, говоря со мной, он смотрел мне прямо в глаза. – Знаешь, я тут недавно подумал, что, если никого не должны интересовать мои мысли, то, может, мне стоит просто заткнуться и послушать других.

А потом он попросил:

– Слушай, а не мог бы ты объяснить мне еще кое-что, чего я никогда не понимал?

Ресторан постепенно пустел; папа задавал мне все новые и новые вопросы, а я отвечал на них, вспоминая истории из нашего прошлого. Он реагировал так, словно никогда их не слышал, хоть и присутствовал при каждой из них. Я рассказывал папе историю его собственной жизни, а он наконец-то верил мне.

С Евой мы все еще периодически общались, хотя виделись уже редко. Она вышла замуж за своего парня, и они вместе построили себе новый дом. В прошлом году, по прошествии уже почти девяти лет после нашего с ней расставания, она приезжала в Нью-Йорк, беременная их первенцем. Она тогда попросила меня погулять с ней по городу – в моем понимании это было последним, что требовалось женщине на позднем сроке беременности, но она все же настояла. Мы пошли от Флэтайрона вдоль по Вест-Виллидж, болтая о том, о сем. Перекрикивая шум проезжавших мимо машин, мы обсуждали, в частности, тот эпизод «This American Life» и мои планы по написанию книги о «трагических отношениях с правдой», в которой я, соответственно, просто не мог не упомянуть и о наших с ней драматических отношениях.

– Ой, да пиши обо мне все, что тебе хочется, – легко сказала она. – Я, кстати, тоже о тебе пишу, чтобы ты знал.

– Ты пишешь обо мне? Что именно? – удивился я. Она засмеялась и ушла от ответа, а я не стал расспрашивать дальше.

Мы обсуждали также степень честности, с которой мне стоило писать книгу о честности.

– Если я буду слишком честен, – сказал я, – то сама эта книга станет доказательством того, что я так ничему и не научился. Надо, наверное, последовать примеру Айры – сосредоточиться на более привлекательных моментах и опустить самые неприятные.

– Да ну тебя! – снова рассмеялась Ева. – Так ведь не интересно! Пиши правду!

Она улыбнулась, как делала это всегда в разговоре со мной.

– Как в нашей песне, «To Know Him Is to Love Him», помнишь? – сказала она. – Дай им узнать тебя.

Так я и поступил.

Постскриптум о правде

Часть имен в этой книге я опустил, а все остальные – изменил, а в ряде случаев намеренно исказил описания некоторых людей, чтобы не допустить раскрытия их личностей. Некоторые из этих людей прямо попросили меня об этом, а некоторые просто не знают о существовании этой книги, и, как мне кажется, они вряд ли хотели бы, случайно натолкнувшись на нее, заново пережить неприятное свидание или разговор с каким-то идиотом, про которого уже давным-давно забыли. Да и вряд ли их порадовало бы осознание того, что какие-то из случайно брошенных ими фраз существенно повлияли на мою жизнь. Я и так уже успел когда-то помучить этих людей лично – пожалуй, хватит с них.