Если бы ты был здесь - [59]

Я послушно закрываю глаза.

Я хочу…

Вернуться в Нью-Йорк к Финну.

Чтобы маме стало лучше.

Чтобы все это поскорее закончилось.

Это то, о чем я, по идее, должна мечтать. Но все, что приходит мне сейчас в голову, – это крамольная мысль: трудно загадывать желания, когда у тебя есть все, что нужно.

Я снова открываю глаза, наклоняюсь к зажигалке Габриэля и осторожно дую на пламя.

Он подмигивает мне и захлопывает крышку зажигалки со словами:

– Это означает, что твое желание непременно сбудется.

После того как мы съедаем торт, Габриэль разводит во дворе костер в кольце лавовых камней. Он также включает маленький транзисторный радиоприемник. Мы все усаживаемся на складные садовые стулья. К моему удивлению, для меня приготовили подарки: Беатрис – маленькую коробочку, которую она украсила ракушками; Абуэла – медальон с изображением Девы Марии на цепочке. Пожилая женщина настаивает на том, чтобы я тут же надела его. Даже у Габриэля есть для меня подарок. Но это не вещь, а новое приключение, которое состоится через несколько дней. Потом Беатрис приносит мне чистый блокнот и требует, чтобы я нарисовала ее портрет – вроде тех, что я рисовала на feria. Когда на небе гаснет последний луч заходящего солнца, мы решаем, что Беатрис будет спать в доме вместе с Абуэлой, а мы с Габриэлем заночуем под открытым небом.

Вскоре Беатрис уходит вместе со своей прабабушкой, и мы с ее отцом остаемся одни. Я рассматриваю медальон у себя на груди.

– Меня только что крестили или что-то в этом роде? – спрашиваю я.

– Эта штука называется чудесный медальон, – ухмыляясь, поясняет Габриэль. – Предполагается, что он дает особую благодать, если носить его с верой и преданностью.

– Значит, если я не католик, в любой момент может разверзнуться небо и ударить молния? – уточняю я, глядя Габриэлю в глаза.

– Если это произойдет, то, скорее всего, прежде она ударит в меня, так что ты в безопасности. – Он помешивает угли палкой, а затем берет в руки блокнот с нарисованным мной портретом Беатрис. – Ты очень талантлива. – Габриэль осторожно закрывает блокнот и кладет его на стол для пикника.

– Мой коронный номер. Отлично подходит для развлечения гостей на вечеринках, – пожимая плечами, отвечаю я.

Габриэль на минуту возвращается в дом, а после выносит оттуда два спальных мешка. В этот момент по радио играет песня «Козодоев».

– Первой купленной мной виниловой пластинкой был альбом Сэма Прайда.

Я поднимаю глаза на Габриэля.

– С обнаженной Китоми Ито на обложке? – уточняю я.

Габриэль кажется удивленным.

– Ну да, он самый, – слегка заикаясь, отвечает он.

– Я ее знаю.

– Да все знают эту обложку. – Он кладет один из спальных мешков у моих ног, а второй разворачивает по другую сторону костра.

– Нет, я знаю саму Китоми Ито. Я отвечала за продажу одной из ее картин. Точнее, за продажу картины с той самой обложки.

Габриэль пододвигает свой спальный мешок поближе к костру. Отблески пламени танцуют на его руках. Я замечаю, что он наливает в две стопки что-то, похожее на воду.

– Звучит интригующе, – говорит он, передавая мне одну из стопок. – Salud![60]

Мы чокаемся.

Следуя его примеру, я осушаю свою стопку в один глоток и чуть не задыхаюсь, потому что там определенно была не вода.

– Твою ж мать! – выдыхаю я. – Что это такое?

– Caña[61], – смеется Габриэль. – Ром из сахарного тростника. Стопроцентно натуральный. – Он приподнимается, опираясь на локти. – А теперь поведай мне, откуда ты знаешь жену Сэма Прайда.

Я рассказываю ему историю своих отношений с Китоми, умалчивая о том, что последний с ней разговор, возможно, стоил мне повышения, если не работы. Закончив свой рассказ, я поднимаю глаза и встречаюсь с озадаченным взглядом Габриэля.

– Значит, твоя работа состоит в том, чтобы продавать произведения искусства других людей? – спрашивает он, и я киваю. – А что насчет твоих собственных произведений?

Я немного удивлена.

– О, я не художник, – мотаю я головой. – Я магистр гуманитарных наук в сфере истории искусств.

– Что это значит?

– Что я обладаю бесполезным тайным знанием.

– Сомневаюсь…

– Моя магистерская была посвящена изображениям святых и их смерти.

– Может быть, чудесный медальон не так уж не к месту, – смеется Габриэль.

Я протягиваю ему стопку для очередной порции рома.

– Ну тогда тебе следует знать, что великомученица Марина Антиохийская, которую бросили на съедение дракону, как правило, изображается вместе с ним, святой Петр-мученик – с тесаком в голове, а святая Луция Сиракузская, покровительница слепых, – несущей на блюде свои глаза. Ах да, святой Николай Чудотворец…

– Санта-Клаус? – Габриэль наливает мне еще рома.

– Он самый. Его часто изображают с тремя золотыми шариками, похожими на конфеты, но на самом деле это золото, которое он даровал трем бесприданницам.

Габриэль кажется удивленным.

– Счастливого Рождества! – говорит он, приподнимая свою стопку.

Мы чокаемся, и я залпом выпиваю содержимое, в этот раз готовая к тому, что оно вновь обожжет мои внутренности.

– Как ты понимаешь, – продолжаю я, – благодаря своему прекрасному образованию мне теперь всегда есть чем развлечь гостей на вечеринках. Впрочем, – я пожимаю плечами, – оно также помогло мне найти работу мечты.