«Если бы не сталинские репрессии!». Как Вождь спас СССР. - [3]

Однако Троцкий тоже не признается в собственных связях с заговорщиками. Это не входило в его интересы. Наоборот, отметив, что «за последний же год понадобилось выбрасывать из армии ни в чем не повинных людей», он продолжает: «Со многими из этих командиров Гамарник, как и Тухачевский, были связаны узами товарищества и дружбы. Как начальник ПУРа, Гамарник не только должен был выдавать своих сотрудников в руки Вышинского, но и участвовать в фабрикации ложных обвинений против них. Весьма вероятно, что он вступил в борьбу с ГПУ и жаловался на Ежова... Сталину. Этим одним он мог подвести себя под удар».

Даровав Тухачевскому статус несостоявшегося «генералиссимуса», автор уже не жалеет слов для возвеличивания и других расстрелянных заговорщиков: «овеянные легендой герои гражданской войны, даровитые полководцы и организаторы, вожди армии». Чем же Троцкий подтверждает свое утверждение? Только занимаемыми ими постами в чиновничьей армейской иерархии. Он пишет:

«Если Тухачевский из царского офицера (всего лишь подпоручика. - К.Р.) стал большевиком, то Якир из молодого туберкулезного студента стал красным командиром. Уже на первых шагах он обнаружил воображение и находчивость стратега: старые офицеры не раз с удивлением поглядывали на тщедушного комиссара, когда он спичкой тыкал в карту. Свою преданность революции и партии Якир имел случай доказать с гораздо большей непосредственностью, чем Тухачевский.

...Авторитет, которым он пользовался, был велик и заслужен. Рядом с ним можно поставить менее блестящего, но вполне испытанного и надежного полководца гражданской войны Уборевича. Этим двум поручена была охрана западной границы, и они годами готовились к своей роли в будущей войне. Корк... с успехом командовал в критические годы одной из армий, затем Военным Округом, наконец, был поставлен во главе Военной академии, на место Эйдемана...

В последние годы Эйдеман стоял во главе Осоавиахима, который осуществляет активную связь гражданского населения с армией. Путна - образованный молодой генерал, с международным кругозором. В руках Фельдмана сосредоточивалось непосредственное наблюдение над командным составом: это одно дает меру доверия, каким он пользовался. Примаков был, несомненно, самым выдающимся, после Буденного, начальником кавалерии.

Можно сказать без преувеличения, что во всей Красной армии не остается ни одного имени, кроме того же Буденного, которое могло бы по своей популярности, не говоря уже о талантах и знаниях, равняться с именами неожиданных преступников. Разрушение руководства Красной армии произведено, таким образом, с полным знанием дела!»

Вроде бы хорошо сказано?! Но если отбросить словесную шелуху, то получается то, о чем уже говорилось ранее. Гамарник вместе с Фельдманом, осуществлявшим непосредственное «наблюдение над командным составом», «выбросили» из армии царских офицеров», назначив на командные посты своих ставленников. Таких как «туберкулезный студент», поражавший «старых офицеров» умением тыкать спичкой в карту.

В чем таланты других «полководцев»? По словам Троцкого, в том, что Корк командовал в Гражданскую «одной армией», Путна обладал «международным кругозором», Эйдеман осуществлял связь «населения с армией», а Примаков был вторым выдающимся кавалеристом «после Буденного». Не маловато ли таких качеств для «легендарных полководцев»?

Но, «увековечив» таким образом расстрелянных заговорщиков, Троцкий выходит на тропу голых предположений: «Каковы, однако, действительные причины истребления лучших советских генералов? Об этом можно высказаться лишь гипотетически, на основании ряда прямых и косвенных симптомов. (...)

Тухачевский и его сторонники, видимо, переоценили свои силы. (...) Если допустить, что Тухачевский действительно придерживался до последних дней прогерманской ориентации (я в этом не уверен), то, во всяком случае, не как агент Гитлера... Некоторые из генералов должны были к тому же чувствовать себя лично связанными своими предшествующими дружественными заявлениями по адресу Германии».

То есть в принципе Троцкий не исключает прогерман­ской ориентации Тухачевского, но, изложив свои версии произошедшего, он признал хилость своей аргументации: «В наших соображениях о причинах обезглавления армии есть и элемент догадки».

Статья Лейбы Бронштейна завершалась рассуждением: «Бонапартизм всегда имеет тенденцию принять форму открытого господства сабли. Независимо от действительных или мнимых амбиций Тухачевского, офицерский корпус должен все больше проникаться сознанием своего превосходства над диктаторами в пиджаках. Сталину эти наслоения яснее, чем кому бы то ни было. Он считает поэтому, что после удушения массы и истребления старой гвардии спасение социализма - в нем одном.

Дело не просто в личном властолюбии или жестокости. Сталин не может не стремиться к юридическому закреплению своей персональной власти, в качестве ли пожизненного «вождя», полномочного президента или, наконец, венчанного императора. Он не может в то же время не бояться, что из среды самой бюрократии и особенно армии возникнет противодействие его планам цезаризма.