Если бы наши тела могли говорить - [122]

Ди Грей заявил, раз 150 000 человек умирают каждый день и многие из смертей связаны со старением, продолжать рассматривать процесс старения как естественный – просто аморально.

Граунд возразил: полагать, что мы имеем право на бесконечно долгую жизнь, – то же самое, что считать, у нас есть право быть чем-то иным, чем просто людьми. «Вам может казаться, что быть человеком – это полный отстой, особенно когда речь заходит об умирании», – сказал Граунд под смех аудитории. Но тогда мы говорим уже не о гуманизме, а о постгуманизме или трансгуманизме. «Вам, может быть, хочется, чтобы существовали эльфы, киборги или живые компьютерные программы, но никто из них не сможет быть вами», – добавил он.

Конечно, сама суть того, что значит быть человеком, непрерывно меняется. Но это происходит так медленно, что мы воспринимаем результат как сам собой разумеющийся. Вслед за изобретением искусственных суставов, контактных линз и смартфонов – как в свое время обуви и стульев – культура меняется по мере того, как наши тела сливаются с новыми технологиями. Прогресс не только продлевает жизнь, но и приводит к кардинальным изменениям в обществе.

Во-первых, оно становится более консервативным. С возрастом люди накапливают богатство, что еще больше усугубляет неравенство. Если бы поколение, заставшее Первую мировую и Гражданскую войны, было бы живо до сих пор, все было бы иначе. Или, как выразился Вольпе: «Вы правда думаете, что тогда у нас в стране были бы гражданские права и разрешены однополые браки?»

Политические последствия старения и социальный разрыв, к которому оно приводит, беспокоят даже тех, кто сегодня находится у власти. Как сказал в 2016 г. президент Обама: «Демократия не может функционировать, если разница между богатыми и бедными не сводится только к размеру дома или машины, а подразумевает, что первые живут на двадцать или тридцать лет дольше, чем последние. Это явная проблема для общества, и это нерационально в долгосрочной перспективе».

Люди становятся, как правило, более консервативными по мере старения, возможно из-за того самого сокращения избыточных синапсов в нейронной сети. В процессе старения мозга происходят закономерные изменения, и мы приобретаем определенный образ мышления и судим о происходящем преимущественно исходя из нашего, иногда устаревшего, опыта. По мере того как окружающий нас мир меняется, а наши нейронные пути становятся все менее склонными к переменам, то, как выразился Граунд, жизнь становится «смыслообразующим процессом».

Для жизни некоторых все уже так и есть. Самая короткая продолжительность жизни сегодня гораздо длиннее, чем самая долгая продолжительность жизни в XIX в. В Японии уже 40 % населения старше 65 лет. Это коренным образом изменило японское общество. Возникает кризис нехватки рабочих мест, а расходы на здравоохранение стремительно растут.

Даже если бы ожидаемая продолжительность жизни вдруг перестала расти, следующие несколько поколений все равно столкнулись бы с серьезными трудностями, а именно производством достаточного количества пищи, чтобы прокормить себя. Все более интенсивное земледелие и особенно животноводство еще быстрее приведут к потеплению климата. Билл Гейтс посвятил большую часть своей работы тому, чтобы побудить людей задуматься о решении, которое нам в скором времени предстоит принять: жить дольше или иметь меньше детей? Если не брать в расчет колонизацию других планет, продолжать размножаться и увеличивать долголетие мы не можем. (Учась в медицинском институте, я и не мечтал, что однажды напишу о колонизации другой планеты в качестве одного из способов решения проблемы здоровья населения.)

Тем вечером в Нью-Йорке о межпланетных путешествиях никто не упомянул (хотя я сильно удивлюсь, если узнаю, что ди Грей ни разу серьезно об этом не задумывался). Он признает, что нам придется выбирать между высокой рождаемостью и долголетием. Следовательно, его аргумент в пользу жизни длиной в 10 000 лет является гипотетическим: решение отказаться от разработки продлевающих жизнь методов лечения, с тем чтобы будущие поколения могли продолжать иметь детей, принимать не нам.

Конечно, сейчас люди хотят и иметь детей, и долго жить. В конце дебатов аудитория проголосовала за то, что продолжительность жизни сегодня недостаточно длинная.

Если даже богатых и хорошо образованных манхэттенцев, которые проводят досуг, слушая, как четверо белых мужчин обсуждают бессмертие, не получилось убедить, что продолжительность жизни и так достаточно длинная, как тогда убедить остальных? Возможно, стоит привести в качестве аргумента наши клетки. Люди смертны лишь каждый по отдельности. И это не просто красивый символ, ведь наши зародышевые клетки действительно становятся клетками бесчисленных последующих поколений людей. Как у биологического вида, у нас есть способность продолжать производить новые человеческие клетки бесконечно (в форме младенцев). Клетки моего тела однажды умрут, но другие клетки, произведенные мной, будут продолжать жить (при условии, что мне удастся найти сексуального партнера). Тело человечества в целом уже биологически бессмертно, подобно лангустам и, возможно, Обри ди Грею. Все, что нам нужно делать, – это ничего не испортить.