Если б не было тебя... - [23]

Она резко обернулась и уперлась взглядом в искрящиеся довольством и гордостью глаза маэстро.

— Честно… я близка к панике.

— Еще чего! — улыбка даже не подумала покинуть лицо профессора. — Вы и к панике? Гениальные скрипачи не паникуют.

Смысл последней фразы Диана вообще не поняла. Почувствовала только, как от его слов паника достигла критической отметки. Щеки запылали, в ушах запульсировала кровь, а внезапно вспотевшие руки мелко задрожали.

— С нетерпением жду вашего выступления, — как ни в чем не бывало, не замечая состояния Дианы, проговорил учитель. — Мое место в первом ряду, рядом с министром культуры и главой нашей администрации. Что вы исполняете? — он уткнулся в программку. — Баркаролу? Великолепно! Что может быть лучше Чайковского? — один в один повторил он слова Моны. — Особенно, если исполнитель настолько талантлив!

«Мне конец!» — Диана смотрела в спину профессора, насвистывающего легкомысленную мелодию, и раздумывала, не сбежать ли ей с концерта. Бросить все и бежать домой. Нет, лучше к бабушке. Хотя, Мона может выгнать ее, узнав о позорной капитуляции, вызванной трусостью.

Артур.

— Без десяти семь жду тебя возле консерватории, — прокричал голос Сергея в трубке. Как понял Артур, друг пытался перекричать уличный шум. В итоге Артуру пришлось отодвинуть трубку от уха, чтобы не оглохнуть.

— Какой еще консерватории?

— Так и знал, что ты меня не слушал, — вновь прошумела трубка. — Сегодня в консерватории благотворительный студенческий концерт. Я купил билеты… Или ты уже передумал искать свою незнакомку? — Артуру показалось, что в голосе друга прозвучала плохо скрытая надежда.

— Нет, не передумал, — ответ прозвучал жестче, чем он планировал.

— Чудненько! Тогда, не опаздывай. Концерт в семь.

Накануне Артур едва не довел себя до нервного срыва, в очередной раз пытаясь изобразить девушку. Он раз десять звал в мастерскую Люду, отрывая от дел, чем совершенно ее измотал. Он ничего не видел! Ровным счетом, ничего! Вновь и вновь хватался за мелки, размашисто, торопливо наносил штрихи на бумагу в надежде, что вот-вот появится образ, который он мгновенно узнает, прочувствует. Но образ не появлялся. Лицо, постоянно стоящее у него перед глазами, намертво запечатленное в памяти, не хотело ложиться на бумагу. Он даже пытался рисовать с закрытыми глазами, по памяти, наощупь…

— Да, перестань ты уже! — не выдержала Люда, в очередной раз взобравшись в мансарду на зов племянника. — Хватит изводить себя! Нарисуй ты ее уже в карандаше.

— Что?! В карандаше?! Ты понимаешь, что говоришь?! — грудь Артура вздымалась. Он в ужасе, как религиозный фанат перед толпой еретиков, смотрел на тетю. — Я не могу рисовать ее карандашом! Это будет не она. Это будет одна из тех… — он запнулся. Моментально взгляд потух, и голова упала на грудь. — Это будет очередная серость, как все то, что окружает меня, — Артур махнул рукой и отвернулся. Слезы бессилия душили, и он не хотел, чтобы Люда становилась свидетелем его слабости.

Слезы пролились, как только тетя вышла за порог мастерской. Артур плакал, как ребенок, горько и безутешно. Плакал в голос, уткнувшись в подушку в попытке приглушить рыдания. Стыдился этого и одновременно ничего не мог поделать, пока не выплакался. А потом еще долго всхлипывал, чем еще больше напоминал ребенка.

Облегчение пришло только на побережье, куда Артур убежал из внезапно ставшей ненавистной мастерской. Море успокоилось после многодневного шторма. Близилась ночь, на улицу опустились сумерки. В темноте Артур почти не видел воды, различая лишь редкие блики на практически ровной поверхности. Луна пряталась за тучами, изредка выглядывая и выхватывая небольшой кусочек моря.

Артуру и этого было достаточно. Закрыв глаза, глубоко вдыхая, он вслушивался в редкие всплески, отчетливо представляя море, залитое солнечным светом. Почему именно солнечным, он не смог бы объяснить. Потому что любил он его скорее ненастное, чем безоблачное. Возможно, именно сейчас, когда жизни его грозила катастрофа, когда душа разрушалась мучительными переживаниями, он бы хотел увидеть море залитым солнцем, как одно из самых прекрасных явлений на земле.

Он продрог. Грудь болела то ли от переживаний, то ли от усиленного дыхания. В горле першило от переизбытка йодом пропитанной влаги. Сколько прошло времени, Артур не мог сказать. По тому, как редко до него доносился шум с проезжей части, можно было предположить, что наступила ночь, и автобусы уже отдыхают в автопарках.

Люда не спала и выбежала в коридор, когда Артур открывал ключом дверь. Покрасневшие глаза на измученном лице тети выдали следы недавних слез. Артуру стало мучительно стыдно.

— Прости, что задержался, — буркнул он куда-то себе под ноги, стесняясь смотреть тете в глаза. — Я был на море…

— Есть хочешь? — спросила Люда. Артур подивился интонации счастья в ее голосе. Он кинул на нее быстрый взгляд и только потом все понял. От осознания ему стало еще хуже. Она радовалась, что он жив здоров, что вернулся домой, что с ним ничего страшного не случилось, вопреки тревожным мыслям, что она успела передумать во время бесконечных часов ожидания. Она моментально простила ему все. А он ругал себя за эгоизм и черствость, что совершенно не думал о чувствах любящего его человека.