«Если», 2015 № 05 (243) - [38]

Я накрыла на двоих. Пощелкивание палочек и мягкое пыхтение транспортных труб за окном лишь усугубляли тишину. Когда призма вспыхнула красным, просигналив о новом сообщении, я схватила ее так быстро, что мне самой стало неловко. Ни слова от Май, только письмо о том, что новый учебный курс уже распакован.

Я налила себе бокал вина и стала проглядывать скачанные материалы. В основном уроки повествовали о том, как Среда стала верховодить галактикой. Тексты сочились хвалебными описаниями фостернских дипломатов.

Доконтактная история Земли была сведена к взлетам и падениям все более обширных и воинственных империй, перемежавшимся войнами, каждая из которых шла на большей территории и уносила больше жизней.

«Печально сознавать, что человечество, по всей вероятности, уничтожило бы себя задолго до достижения тотального, глобального равенства и надлежащего использования планетарных ресурсов. К счастью, зонд «Вояджер-1» пробил магнитосферу родной звездной системы людей в РГ808.3, тем самым позволив Среде содействовать и…»

Я отмела бегущую строку. Во рту стоял кисловатый привкус. Я меряла шагами квартиру, включала и прерывала тридеофильмы, но расслабиться не могла.

Я снова отправила Май пинг-сигнал.

Ответа не было.

Еще раз.

Ничего.

Беспокойство кровоточило гневом. Если она хочет уйти из дома, хороше же — я ей помогу. Я обнулила комнату Май, намереваясь сложить ее вещи в коробки и выставить их на кухню, чтобы эта бестолочь хоть что-то поняла.

Слойбетон растворился, голографическая накладка отключилась — и комната опустела. Я проверила шкаф Май: тоже пусто. Значит, она приходила днем и забрала вещи? Быстро просмотрев архив эксплуатации, я обнаружила, что уже несколько месяцев личные вещи Май не упоминались.

Она ничем не владела.

Я перезагрузила комнату и вошла внутрь, чтобы изучить оставленные Май копии: стеклянную экспозицию ракушек, купленную во время нашей с ней поездки на Эносиму, кубок за победу волейбольной команды, полученный в седьмом классе, отряд потертых и выцветших игрушек, журавлика из панциря черепахи — дедушка Май вырезал эту фигурку, когда она была младенцем.

Я взяла журавлика и пробежала пальцами по еле заметным выщербинам, которые мой отец сделал, чтобы казалось, будто у птицы есть перья, — но, конечно, это была всего лишь копия.

По квартире прокрался тихий звон. Сначала я решила, что это галлюцинация, потом призма позеленела.

— Мама. — Лицо Май висит в воздухе, губы дрожат, подкожная подсветка отключена. — Извини, что не позвонила раньше, но я не хотела, чтобы ты могла меня остановить. Я ушла из Тодай[4]. Я уезжаю.

У меня ноги подкосились.

— О чем ты? Что ты сделала?

Изображение Май продолжало говорить.

— Я знаю, ты огорчена, но это моя жизнь и мой выбор. Пожалуйста, постарайся понять.

Это была запись.

Я вспомнила ее опустевшую комнату и скорчилась от боли. Запирая дверь, я все еще сжимала в руке резного журавлика. Он растаял у меня между пальцами светлым дымом, нереальный, как сновидение.

* * *

Станцию Обаяси заполонили проекционные билборды, пачкавшие пространство рекламами чего угодно — от «традиционной» земной кухни до экскурсий в нашу древнюю канализационную систему. Центральная платформа была забита инопланетянами… впрочем, называть их так технически неверно, ведь все мы — граждане Среды. В вышине виднелся Космический Лифт, по его извилистым углеродным нанотрубкам скользили вверх и вниз гель-кабины — почти как бисеринки конденсата на длинных тонких стеклонитях.

Я стояла в очереди на движущейся дорожке и теребила кайму на блузке. Если верить инфоклейму на сообщении Май, она отослала его с центральной платформы меньше часа назад.

Дорожка сдвинулась на пару сантиметров. Я в сотый раз разглядывала толпу. Среди управляемого хаоса станции ползали, ходили вразвалку и летали фостерны, уйуньи, представители дюжины других инопланетных видов. Пассажиры-люди — в основном юные и голые — передвигались маленькими группами, и их оживленная речь, казалось, заставляет толпу двигаться быстрее.

Тридвидовые проекции над терминалом показывали смазанных протестующих в Нью-Йорке и Пекине. Учителя с плакатами кричали в камеру о том, как опасно закрывать глаза и поддаваться культурной эрозии. Следующий кадр: багряная пемзовая равнина, усеянная структурами вроде раковин гигантских моллюсков. Поток кристаллических инопланетян струится по крутым спиралям зданий, светящиеся тела окрашивают небо в желтый и красный цвета. Я и без призмы знала, почему они раздражены.

Мышцы гудели от бессильной тревоги. Даже если Май еще здесь, я не смогу отличить ее от множество почти идентичных подростков. Надо было перехватывать ее после первого же неотвеченного пинга — может, я смогла бы ее остановить, ну или не смогла бы… Нет, узнать о ее планах у меня не было никакой возможности.

Разве что я могла догадаться о них спросить.

— Не будете ли вы столь любезны предъявить ваши Цвета Гражданской Идентификации?

Невзирая на полный набор оптоволокон, клерк обратился ко мне на вежливом японском. Он явно разменял шестой десяток, его седеющие волосы были мелированы пластифицированными прядями, и «гусиные лапки» едва начали скапливаться в уголках его глаз и губ.