«Если», 1999 № 10 - [14]

— Не понимаю, почему вы выглядите как люди, — сказала она.

— Мы и есть люди.

— Я хочу сказать, такие, как я, человеческие существа.

— А это как смотреть, — ответила Койотиха. — Кстати, как этот твой мерзкий глаз?

— Хороший глаз. Но… вы носите одежду… живете в домах… пользуетесь огнем и разными вещами…

— Вот как ты видишь, значит… Если бы этот горластый Щеголь Сойка не влез куда не надо, я могла бы сделать действительно замечательную вещь…

Девочка привыкла к тому, что Койотиха была склонна на чем-то зацикливаться, привыкла и к ее бахвальству. Она в каком-то смысле была похожа на знакомых ребят из школы. Но далеко не во всех отношениях.

— Ты хочешь сказать: то, что я вижу, неправда? Ненастоящее — как в телевизоре или что-нибудь в этом роде?

— Нет, — сказала Койотиха. — Эй, у тебя на воротнике клещ. — Наклонилась, резким движением сбросила клеща, подобрала его пальцем, раскусила и выплюнула.

— Фф-у, — пробормотала девочка. — Так как же?

— А так, что ты, по правде говоря, кажешься мне серовато-желтой и бегающей на четырех ногах. А вон тем, — она презрительно махнула рукой в сторону тесной кучки хижин у подножия холма, — кажется, что ты прыгаешь туда-сюда и беспрерывно подергиваешь носом. А для Сокола ты яйцо или, может быть, подлетыш. Поняла? Все зависит от твоего взгляда на вещи. На свете есть только два народа.

— Люди и животные?

— Нет. Те, кто говорит: «На свете есть только два народа», и те, кто не говорит этого. — Койотиха расхохоталась собственной шутке, хлопая себя по бедру и повизгивая от удовольствия.

Девочка, не приняв шутки, ждала.

— Ладно, — сказала Койотиха, — есть первый народ и все остальные. То есть два.

— Первый народ — это?..

— Мы, животные… и твари. Мы древние, видишь ли. И вы — щенята, козлята, птенцы. Все это первый народ.

— А остальные?

— Ты знаешь, кто, — ответила Койотиха. — Другие. Новый народ. Те, что пришли сюда. — Ее красивое суровое лицо стало серьезным, даже грозным. Она посмотрела девочке прямо в глаза, что делала редко, и взгляд ее блеснул золотом. — Мы были здесь, — сказала она, — мы всегда были здесь. А теперь это их страна. Они ею правят… Черт, даже я сумела бы лучше…

Девочка подумала и произнесла слова, которые были ей хорошо знакомы:

— Они нелегальные иммигранты.

— Нелегальные! — с усмешкой сказала Койотиха. — О какой чепухе ты толкуешь? По-твоему что — обыкновенные койоты знают свод законов? Будь взрослой, детка!

— Не хочу.

— Ты не хочешь вырасти?

— Тогда я тоже буду из тех. Из других.

— Да, верно, — пробурчала Койотиха и пожала плечами. — Что ж, такова жизнь.

Она встала и зашла за дом; девочке было слышно, как она помочилась на заднем дворе.

Из-за некоторых вещей к Койотихе было трудно относиться как к матери. Когда к ней приходил кто-нибудь из ее дружков, девочка предпочитала ночевать у Бурундучихи или у Кроликов, потому что Койотиха и ее приятель начинали совокупляться, не добравшись до постели, прямо на полу или снаружи, во дворе. Раза два Койотиха приходила с охоты вместе с дружком, и девочке приходилось лежать у стенки на той же самой постели и слушать все, что происходит рядом. Это напоминало и борьбу, и танец, в движениях был ритм — впрочем, девочку это не интересовало, но такое соседство мешало спать.

Однажды она проснулась оттого, что один из дружков Койотихи гладил ее по животу. Было очень противно, но она не знала, как поступить. Койотиха проснулась, поняла, в чем дело, крепко наподдала своему дружку и согнала его с постели. Он проспал ночь на полу, а на следующее утро извинялся:

— Черт побери, Кай, я и забыл, что тут девчонка, я думал, это ты…

Койотиха, нисколько не смягчившись, взвизгнула:

— Думаешь, я не отличаю дурного от хорошего? Думаешь, я позволю какому-то койотишке взять девочку в моей собственной постели?

Она выгнала его из дома и целый день поминала недобрым словом. Но спустя какое-то время он снова провел ночь с Койотихой; они это делали три или четыре раза.

Смущало и то, что Койотиха прилюдно стаскивала с себя штаны и мочилась в любом месте, где попало. Но окружающие, по-видимому, не обращали на это внимания. Пожалуй, больше всего девочку беспокоило, что Койотиха и по-большому ходила где угодно, а потом поворачивалась к кучке и разговаривала с ней. Выглядело это ужасно. Словно она была сумасшедшая — Койотиха часто такой казалась, но на деле вовсе не была сумасшедшей.

Однажды, когда Койотиха задремала среди дня, девочка подобрала вокруг дома старый помет и зарыла его в песке, в том месте, куда она, рысь и еще многие ходили по нужде — а потом зарывали.

Койотиха проснулась, лениво вылезла из хижины, поправила густые, прекрасные, с сединой волосы, зевая, огляделась мгновенно сузившимися глазами и сказала:

— Эй! Где они? — Потом крикнула. — Где вы? Где вы?

И из-под кучки песка послышались слабые, приглушенные голоса:

— Мама! Мама! Мы здесь!

Койотиха подошла поближе, присела на корточки, выкопала все какашки и долго разговаривала с ними. Вернулась в дом и ничего не сказала, но девочка, залившись краской, с бьющимся сердцем, выговорила:

— Мне жаль, что я так поступила.

— Просто легче, когда они здесь, поблизости, — ответила Койотиха, намыливая руки (несмотря на грязь в доме, она была на свой манер очень опрятна).