«Если», 1999 № 04 - [14]

— Нисколько не сомневаюсь: вы оба рано или поздно сами догадались бы о том, что мы намерены сейчас вам сообщить. Причем, судя по прошлому опыту, это произошло бы у вас почти одновременно.

Малагирос скорчил гримасу. То же самое сделала Афония за много миль от него.

— Неподалеку от Императорского дворца расположен небольшой дворец из черного мрамора.

«Неплохо», — заметила Афония.

— В свое время он служил резиденцией послу Эстерхазии. Дворец по-прежнему принадлежит ему, однако сейчас его снимает некий состоятельный торговец из Старого Города. — Печально качая головой, Бертрос извлек из кармана туники карты и записи. — Я бы предпочел, чтобы вы покусились на какой-нибудь менее неприятный культ. Может быть, мы смогли бы устроить для вас соревнование, в котором вам, по крайней мере, не пришлось бы рисковать жизнью?

— Вроде вытягивания соломинок? — Малагирос усмехнулся и пожал плечами. — А вдруг я намерен кое-что доказать?

«Все дело в полном отсутствии у него способностей мага, — фыркнула Афония. — Или в принадлежности к мужскому полу. Мужчины вечно пытаются что-то доказывать».

— Оба вы больны одной болезнью — высокомерием! — не выдержал Бертрос. — Вас ждет столкновение с дурными людьми. Но гордыня, заставляющая вас делать глупости, не меньшее зло.

— Я уверен в своих возможностях, — серьезно ответствовал Малагирос.

«И я».

— Тогда дерзайте, молодые. — Бертрос разочарованно покачал головой. — Главное, возвращайтесь живыми.

Афония внимательно изучила дворец Марка Лициния Севера. Как дворец он был невелик, однако все равно представлял собой внушительную постройку. Его особенностью было открытое пространство между внешней границей владений и внешней стеной главного сооружения; она сочла это традицией, соблюдавшейся в Старом Городе. Главное сооружение в два этажа было полностью сложено из черного мрамора и выглядело одновременно изящно и сумрачно. От него исходил некий запах — не в буквальном, а в переносном смысле, как от старого отсыревшего подвала.

Через каждые десять шагов здесь стояли волшебные светящиеся камни, озарявшие стены дворца. Территория вокруг была неухожена и покрыта зарослями кустов и невысоких деревьев. Это стало для Афонии неожиданностью: обычно обитатели Старого Города проявляли яростную приверженность к порядку и принуждали к покорности даже саму природу.

Стараясь не покидать тень, отбрасываемую деревом, Афония вскарабкалась на стену. Она постаралась превратиться в невидимку: черная одежда, темный платок поверх светлых волос, надвинутый низко на лоб и скрывающий половину вымазанного сажей лица. Она аккуратно ставила ноги в мягких сапожках между ржавыми гвоздями и осколками стекла, торчавшими из стены. Афония свято верила в свою колдовскую неуязвимость, однако не могла избавиться от врожденного пессимизма. Появившись на свет с необыкновенными способностями, она как будто не должна была прибегать к грубой маскировке, вроде черной одежды; с другой стороны, она, потомок древнего рода, зарабатывала на прожитье воровством, что тоже шло вразрез всяким правилам. Что поделать: никто добровольно не расстается с редкостными талисманами, как и с деньгами.

Закрыв ладонями глаза, она шепотом произнесла заклинание. Во второй раз она повторила его, зажав уши, в третий — заткнув нос. Открыв глаза, она воочию увидела чары, оберегающие безобидный вроде бы дом и окружающую его территорию.

Здесь царствовала мерзость. Сверхъестественное чутье предупреждало Афонию об опасной близости зеленого тумана с запахом гниющего мяса. До слуха доносились крики и стоны, от которых дыбом вставали волосы. Внезапно ветерок, которого она не смогла уловить, пронес мимо безглазое привидение в облике молодого человека.

От страха у нее перехватило дыхание. Она читала о подобном колдовстве, но никогда не сталкивалась с ним наяву. Здесь она узрела сочетание двух видов колдовства; для противодействия каждому требовалась кровавая жертва. Ни один маг в Городе не осмелился бы на такое жертвоприношение.

Какое-то время она прижималась к стене. Страх принуждал ее мечтать о жизни в доме, унаследованном от родителей, о покупке оливковой рощи, о преподавании в Академии, даже об изучении философии. Потом она вспомнила голос Малагироса: он посмел непочтительно отозваться о ее прическе и намекнуть, что она ошибочно выбрала профессию…

Афония вынула из ножен на бедре потемневший магический нож и уколола палец. Капля крови упала на лист, оторванный от ветки. Она поводила руками над листом, бормоча загадочные заклинания, а потом дуновением отправила его вниз.

Лист запорхал, как бабочка, выписывая сложные фигуры и вспыхивая на лету. Туман, голоса и привидения устремились за ним, оставив ненадолго узкий проход.

— Здесь достаточно денег, чтобы выкупиться у Марка Лициния вместе с семьей, — сказал Малагирос. — Хватит и на покупку лавки в гавани.

Раб облизнул губы и оглядел тесную, задымленную таверну. По его лбу катился пот. Запах его тела смешивался с запахами рыбы, жира и пролитого вина.

— Это — цена моей жизни, — сказал он с сильным чужеземным акцентом. Волосы у него были цвета вылинявшей пеньки, лицо плоское и курносое. Настоящий варвар!