— Володя!
Прислушавшись и не услышав ответа, заключает: «Значит, спрыгнул… Теперь полный вперед!»
Он снова ставит ручку крана машиниста в поездное положение и заглядывает в топку. Пламя в топке ярко-белое, уголь лежит ровным слоем по всей колосниковой решетке. Молодец, Володя, умеет топить, хорошим машинистом будет!
И снова тревожная мысль: «А как там, в Мальцеве, — неужели не спохватились? Скорее всего, однако, щедровские партизаны нарушили связь с Вязами. Подорвали несколько телеграфных столбов между Мальцевой в Вязами, вот они теперь и онемели. Селектор тоже, стало быть, бездействует».
Кузьмин хорошо знает, как основательно готовит Щедров все свои операции, значит, нарушение связи с Вязами не исключено, но и он, Кузьмин, не подведет.
У него тоже не произойдет осечки.
А Вольф все еще на платформе со своими жандармами.
На какое-то мгновение мелькает мысль: «Может быть, и мне нужно было с Владимиром, как Щедров велел?..»
Но он тотчас же гонит ее, встряхивает даже головой. Как же можно? Вольф сразу учует неладное, обнаружив, что паровозная бригада сбежала. Вести локомотив он, конечно, не сможет, но остановить его знает как — техником ведь в паровозном депо работал… Все тогда пойдет насмарку! Весь труд отряда Щедрова, смертельный риск Ракитина и его помощников…
А может, Вольф пробудет там, на платформе, до самого Чичкова?..
Не успевает он отвергнуть и эту мысль, как в будку паровоза просовывается поджарая фигура обер-лейтенанта.
— Что это вы разогнали так машину, господин Кузьмин? — удивленно спрашивает он. — Скоро уже Чичково. Не собираетесь же вы проскочить ее с ходу, как Калиновку?
— Вы же сами только что называли меня классным машинистом, господин обер-лейтенант, — улыбается Кузьмин. — А подлинное мастерство машиниста заключается не столько в скорости вождения, сколько в искусстве торможения. Вот я и дам вам возможность убедиться в этом.
— Да я вам и так верю, так что давайте притормаживать. Вон уж желтый огонь входного светофора.
— А может быть, вы сами желаете притормозить? — широким жестом приглашает Кузьмин обер-лейтенанта к крану машиниста.
— В другой раз как-нибудь, — хмурится Вольф, направляясь в его сторону. — Сейчас не до учебы…
— А я собираюсь вас не учить, — спокойно продолжает Кузьмин, — а проучить.
С этими слонами он вскидывает тяжелый гаечный ключ и со всего размаха опускает его на голову Вольфа. Отбросив потерявшего сознание обер-лейтенанта в сторону, Кузьмин спешит к двери боковой площадки паровоза, через которую только что вошел Вольф, и закрывает ее на защелки.
Выглянув в окно, Кузьмин видит уже совсем близко входной светофор, но не может разглядеть на нем сигнала.
В чем же дело?.. Испорчен он, что ли?.. Или, может быть, подпольщики вывели его из строя, а входную стрелку вручную перевели на занятый путь?..
Да, скорее всего, им пришлось пойти на это, чтобы бронепаровоз врезался в состав с боеприпасами или в эшелон с цистернами бензина…
Еще несколько мгновений — и колеса локомотива со скрежетом проносятся через входную стрелку. Бронепаровоз по переводной кривой устремляется на боковой путь, занятый составами с боеприпасами. Кузьмин отчетливо видит это по сигналам, ограждающим его хвостовой вагон. Красный фонарь, установленный у внутренней грани правого рельса, не оставляет у него никаких сомнений, что вагоны, в которые врежется сейчас локомотив, загружены снарядами или взрывчатыми веществами.
— Ну, теперь все!.. — чуть слышно шепчет Василий Иванович Кузьмин.
А день спустя на новом месте расположения отряда Щедров Михаил Миронович выстраивает своих партизан, и не выравнивая строя, что обычно делал очень придирчиво, тихо произносит:
— Почтим память Василия Ивановича минутой молчания…
Все скорбно склоняют головы, вспомним старого скромного машиниста, ничем вроде не отличавшегося от других, очень неприхотливого и уступчивого. Дмитрий, правда, помнит, каким требовательным и даже ворчливым он был, когда принимал свой паровоз из ремонта. Ему известно было и то, что Василий Иванович не давал никаких поблажек своей бригаде во время рейса и никому не прощал ни малейшей небрежности. Но он и не упускал при этом случая научить чему-либо своих помощников, терпеливо день за днем передавая им свое мастерство. Однако все это каталось естественным, неотделимым от облика старого машиниста. А всякий ли на его месте пошел бы на такой подвиг? Вот он, Дмитрий, например?..
Да, он тоже сделал бы это! Без этой готовности пойти на подвиг для него лично борьба с оккупантами обратилась бы лишь в слепую и потому бессильную ненависть к лютому врагу. Он пока не знает, когда предстоит ему такое испытание, но твердо верит, что выдержит его так же мужественно, как Василий Иванович Кузьмин.
А разве другие, дядя Миша, например, или старший сержант Кручина, не повторили бы того же? Разве не совершили уже подвига мальцевские комсомольцы во главе с Константином Ракитиным? Ежедневно ведь, если не ежечасно, рисковали они жизнью. А сколько же таких людей среди тех, кто прикрывает сейчас подступы к Москве?..
Если и прежде Дмитрий Щедров не сомневался, что не овладеть гитлеровцам столицей его Родины, то теперь твердо верит, что не бывать этому никогда!
