Эшелоны идут под откос - [34]

Но вот, кажется, идет поезд! Даже сквозь шум ветра слышно его ритмичное постукивание на стыках рельсов. Уже просвечивают через зыбкую завесу дождя сигнальные фонари на буферах паровоза. Нельзя только разглядеть, есть ли впереди локомотива контрольная платформа.

Дмитрий напряженно вглядывается в темноту, прислушивается: прошел поезд через мину или не прошел? Наверное, осталось еще несколько метров, не слышно ведь взрыва. Нет, кажется, все-таки прошел… Да, определенно прошел — света его фонарей уже не видно. Значит…

— Ты не огорчайся, Дмитрий, — дружески похлопывает Щедрова по плечу Кручина. — Без специальных приборов разве рассчитаешь пружину так точно?! Пошли, друже, на базу!

Они поднимаются с мокрой земли и идут некоторое время молча. Кручина понимает, каково сейчас Дмитрию, но, кроме уже сказанного, не знает, чем еще утешить его.

— Боюсь, что дело тут не только в пружине, — угрюмо произносит, наконец, Дмитрий. — Едва ли удастся нам установить нажимную крышку мины под подошвой рельса достаточно точно. Нет, тут нужно что-то другое… Нужна такая мина, чтобы ее можно было поставить быстро и без особой точности. Большая точность тут просто противопоказана. Нужна безотказность. Вот над чем следует поломать голову…

— А ты особенно не сокрушайся, — успокаивает Дмитрия Кручина. — Если нам забросят, как обещали, побольше мин замедленного действия, мы этот перегон выведем из строя недели на две, а то и больше. Такие мины чем хороши? Их установишь и разных местах и на разной глубине, замаскируешь как следует и уходи на базу или контролируй их с безопасного расстояния. Они сами потом будут рваться под поездами, в зависимости от сроков замедления — через двое, трое и более суток. Только нет, к сожалению, гарантии, что лишь под паровозами. Если впереди будут контрольные платформы, то и под ними. Но все равно причинят ущерб немалый.

— А я все-таки подумаю еще… Может быть, и удастся…

— Это само собой.

Дмитрий думает не только над этой миной. У него полно и других замыслов. Вот уж несколько дней не дает ему покоя мысль о создании взрывателя, который он условно назвал вибрационным. Идея состоят в том, чтобы взрыватель срабатывал не от нажимного или натяжного воздействия, а от вибрации рельсов, по которым проходит тяжелогруженый эшелон. Тогда мины взрывались бы только под поездами с военной техникой, войсками и продовольствием, а порожняк, резервные паровозы, дрезины проскакивали бы нетронутыми.

А если такие мины установить на станциях, то они стали бы, пожалуй, взрываться и при бомбежках…

Все это, однако, пока лишь замыслы, для осуществлении которых может не хватить знаний и необходимых материалов. Но раз уж Дмитрий вбил себе это в голову, он не успокаивается до тек пор, пока не убедится на опыте, что построить такие взрыватели невозможно.

Как только Кручина и Дмитрий возвращаются на базу, дежурный велит им срочно явиться к командиру отряда.

— Наконец-то! — с облегченным вздохом произносит Михаил Миронович. — Хотел уж посылать за вами.

— Случилось что-нибудь? — тревожится старший сержант.

— Ничего не случилось. Приказано немедленно перебираться в район станции Чичково. Местные партизаны взорвали мост на перегоне Чичково — Орьево, и на станции скопилось много военной техники, боеприпасов, горючего, и все это отрезано теперь от прифронтовых дорог. Мы должны объединиться с чичковским отрядом и вместе с ними очистить Чичково от скопившейся там техники. Ну а у вас как? — обращается он к Дмитрию. — Чем завершился опыт?

— Крахом, — тяжело вздыхает Дмитрий.

— Каким крахом! Просто мина не сработала, — уточняет старшин сержант.

— А я и не надеялся на быстрый успех, — спокойно замечает Михаил Миронович. — Если бы так просто было изобрести что-нибудь новое, все бы стали изобретателями. Не унывай, Дмитрий, у тебя все еще впереди. А сейчас придется, наверное, изобретать что-то иное. Отдохните и готовьтесь к переезду. На рассвете двинемся в путь.

— А как же бронепоезд? — спрашивает Дмитрий.

— Бронепоезд тоже застрянет тут до тех пор, пока гитлеровцы не восстановят мост на перегоне Чичково — Орьево.

23

Как и в прошлый раз, генерал фон Гроссе застает Штралендорфа в его служебном кабинете, но здоровается уже не так сердечно. Догадываясь, почему тесть не столь приветлив сегодня, Штралендорф суетится возле него, помогая снять шинель.

— Может быть, мы вместе пообедаем, экселенц? — заискивающе спрашивает он генерала.

— Нет-нет, дорогой Клаус, я очень спешу. Масса срочных поручений от командующего группой войск. Я бы к тебе и не заехал даже, но решил, что нужно предупредить…

— Предупредить? — с притворным удивлением переспрашивает Штралендорф.

— Да, предупредить. У тебя, дорогой мой, есть враги. Знаешь ли ты это?

— А у кого их нет? — пытается шутить Штралендорф.

— И они действуют, — все тем же хмурым тоном продолжает Гроссе. — Доносят о твоих промахах.

— О каких же промахах, экселенц? О том, что взорвалась церковь с танкистами? Так ведь я тут не при чем. Это дело рук партизан, которые, как вы сами знаете…

— Да, партизаны с каждым днем наглеют все больше, — нетерпеливо перебивает его фон Гроссе. — В связи с этим недавно написан специальный приказ начальника штаба верховного главнокомандования о подавлении коммунистического повстанческого движения на оккупированных территориях. В нем, между прочим, есть такие слова: «…при этом следует учитывать, что на указанных территориях человеческая жизнь ничего не стоит, и устрашающее воздействие может быть достигнуто только необычайной жестокостью. В качестве искупления за жизнь одного немецкого солдата в этих случаях, как правило, должна считаться смертная казнь для пятидесяти-ста коммунистов…» С партизанами теперь разговор короткий и простой.