Дав себе последний зарок не отвлекаться на мозолящее взор пятно, Сандр едва сдерживая рвущийся наружу гнев, затолкал полную ложку похлебки в рот. Воевода Рей, костяк и знамя дружины, Мара, поверенная в делах ключница, трусоватый жрец, проевший плешь нравоучениями покойный Констант, каждый в мире этом чего-то вожделеет, стремится получить, накопить, добиться, выпрыгивает из штанов, пакостит, интригует, даже ненаглядная Некра, та, которой он столь беззаветно предан – и то что-то хочет от него. Сандр почти физически ощутил, как его засасывает бурлящий водоворот чужых амбиций. Но ведь он не пешка в сторонней игре, не сопливый служка на побегушках. Или что они там все себе повозомнили, забыли, кто княжит в Древограде, о, погодите, вот он им покажет, как смели они даже помыслить о подобном!
Прямо сейчас, к чему ждать? И начнет с этой намалеванной гадости!
Заревев, Сандр запустил миской в голову пилигрима. Недоеденная похлебка, черепки и брызги крови окропили оказавшихся поблизости, но Сандр уже не слышал возмущенные крики: вырвавшееся из глубинных погребов бешенство захлестнуло его темной волной и понесло. Лица посетителей расплылись злобными харями и закрутились смазанным водоворотом.
С брезгливым возгласом Сандр подскочил: оказывается, все это время он сидел на рванных окровавленных простынях. Своим обновленным зрением посмотрел на пол, но пола не было! Вместо него была дрожащая паутина над бездной, где мерцали плененные звезды, или то тлели проклятые души предков; там, где раньше располагался камин, шевелилось огромное мохнатое ухо. Кстати, вода на картине была отчасти настоящей: по ржавому желобу поток извергался из рваного отверстия в стене и падал вертикально вверх, презрев все законы, в сток на потолке, частично забитый внутренностями и фекалиями.
А прямо на него, распахнув медвежьи объятия, пер Падший Бог!
– Не может быть, ты же мертв! Я одолел тебя много лет назад, в том заснеженном лесу, где ты грабил и насиловал путников!
Тронутые разложением губы разошлись в отвратительной ухмылке:
– Знаешь, иногда нам, мертвецам, становится слишком жарко в пекле, тогда нам дозволяют выбираться наверх, проветрится. Впрочем, ты скоро сам все увидишь, – и Падший разинул необъятную пасть, усеянную гнилыми обломками, вываливая язык, на котором было выведено: «дом».
И тогда алый туман окончательно застлал разум Сандра, кажется, он бил и взамен получал удары, кусался, царапался, рвал и ломал, пока тупой удар в затылок не распахнул врата забвения.
Когда ему, наконец, удалось разлепить отяжелевшие веки, боль, с нетерпением поджидавшая где-то поблизости подходящего момента, с жадностью набросилась и принялась нетерпеливо терзать беззащитное тело. Отпустив зажатую в кулаке ножку табурета, Сандр провел по волосам и застонал – сплошь запекшейся крови корка. Наваждение рассеялось, призрак из прошлого стал убитым охотником, а по вполне обычному только уже сильно разгромленному залу, среди обломков мебели, довольно похрюкивая, бродил хозяин и тщательно обшаривал чудовищно изуродованные трупы, и поминутно вытирая клешни о кожаный фартук. Головоног повернулся и замер, уставившись на Сандра.
– О! А ты, почему еще жив?
– Похоже, что отправить меня на тот свет не столь уж и легкое дело, – все же нашел силы осклабиться Сандр.
– Не существует ничего невыполнимого! – отрезал Головоног. – Однако тебе и взаправду полагается быть мертвым.
– Почему же ты не вложишь клешни в мои затягивающиеся раны, дабы убедиться в обратном?
Удивительно, теперь он чувствовал себя гораздо лучше, немощь, эта незваная сиделка во взятом напрокат убогом траурном платье, убиралась прочь от постели больного, сворачивая душившее доселе пуховое одеяло слабости, унося с собой недошитый саван. Но Сандр почему-то не испытывал восторга, со стороны он казался себе раздувшейся пиявкой, присосавшейся к беспомощному телу вселенского великана. Толчки противоестественного насоса качающего энергию из-под земли отдавались гулким биением сердца в груди, и она, высосанная из осклизлой обители Смерти, эта энергетика растекалась бодрящим холодом по артериям и мышцам Сандра.
Внезапно его посетила мысль.
– Жрец! Дмитр, что с ним?
Невероятно, но в измочаленных, переломанных останках еще теплилась жизнь, дергаясь, окровавленный кусок мяса бывший Дмитром, настоятелем северных епархий попытался ползти.
Сандр опустился на колени, внутренне содрогнувшись, прикоснулся к умирающему, положил его голову себе на колени, он рад был поделиться хотя бы толикой буквально переполнявших его жизненных соков, но не знал как это сделать.
– Как такое могло произойти? Ты не можешь бросить меня одного теперь, я же не знаю дороги, не умею разговаривать с лесом, не найду пропитания в конце концов! О, жрец ответь мне, что делать?
Сандру было невдомек, слышит ли его несчастный, видит ли – один глаз его почти заплыл, другой, выдавленный, повис на ниточки, но вот Дмитр весь напрягся, открыл рот, Сандр нагнулся ниже, боясь не услышать шепот. Но тут его обдало потоком выкашлянной черной крови, и человек на руках Сандра испустил дух.
Сандр осторожно опустил голову упокоившегося на пол, медленно распрямился в полный рост. Он стянул с себя рубаху и вытерся, потом оттер кровь с лика Дмитра, и застыл в полной растерянности, комкая тряпку.
