Есенин - [12]

— А ведь он труп. У него изо рта трупом пахнет. Зомби.

— Зато у меня изо рта сейчас, должно быть, пахнет самой что ни на есть жизнью, — пошутил Артосов.

— От тебя хорошо пахнет, как бы ты ни старался.

— Помнишь, в детстве читали стишки Джанни Родари «Чем пахнут ремёсла?»

— Чем же пахнут стихи?

Как ни крути, а ситуация была патовая. И сколько бы он ни распинался, изобретая, чем пахнут стихи, а век верёвочке не виться. Забрезжил рассвет. Артосов стукнул кулаком по краю крыши, шайка макак всполошилась, запрыгала и улетела в кроны деревьев.

— Пора спать, Таня, — сказал Артосов скучным голосом и подчёркнуто по-дружески положил ей руку на плечо.

— Спасибо тебе за этот вечер, — ласково промолвила она и легонько поцеловала его в щёку.

Цекавый долго не открывал, но когда открыл, Артосов подумал: «А ведь ты, сволочь, не спал!» Вид у руководителя делегации был утомлённый, будто он всю ночь охранял покой и сон Родины. Щека залеплена пластырем. Он выдержал нападение экстремистов и отразил его!

— Ну что? — спросил он тоном, подразумевающим, что Артосов сейчас взахлёб примется рассказывать о своих ночных любовных похождениях.

— А ничего. Жёлтые ботиночки! — дерзко ответил Артосов.

— Не понял. Так ты что, не спас капиталиста Проломова?

— Как тебе сказать…

— Начистоту.

— Ты же лучше моего знаешь… Ведь знаешь?

— Конечно, знаю.

— Ну вот. Давай спать. А что у тебя со щекой?

— А то ты не знаешь.

— Понятия не имею.

— Макаку из комнаты выгонял. Проникла, всё таки, зараза!

Утром Цекавый долго тряс Артосова прежде, чем тот пробрался долгими ходами и лазами крепкого сна наружу.

— Что?! — наконец вскочил Валерий и первым делом лихорадочно пронёсся по обрывкам памяти. Что вчера было? Было ли? Кажется, нет. Точно, нет! На балконе расстались. Он сказал, что пора спать. Она лишь по-дружески поцеловала его в щёку. Чисто по-дружески. Фу-х!

Умываясь, он застонал. Ведь она же сказала, что раньше не любила имя Валерий. Разве это было не объяснение в любви?

— Ой дура-а-ак! — тихо проскулил Артосов.

Но стал себя успокаивать:

— Тогда зачем так много про мужа? Нет-нет! Чисто дружеские отношения!

Выйдя из ванной комнаты, бодро приветствовал Цекавого:

— Слово и дело! Щит и меч!

— Ну ты даёшь, курилка! — плотоядно ухмылялся в ответ Цекавый. — Не могу взять в толк, где же ты всю ночь груши околачивал?

— Как тебе сказать, товарищ дорогой… Правую перепутал с левою ногой.

— Во-во. На прощанье на балкончике целовались.

У Артосова аж дыхание спёрло.

— Не парься. Выйди на наш балкон. С него очень хорошо её балкон просматривается.

— А ты что, всю ночь?..

— Была охота! Под утро, когда дождь прошёл, я выглянул, постоял на балконе. Тут и увидел, как вы страстно прощались. «Ночь была с ливнями и трава в росе».

— Ну ты гений сыска! Я бы тебе свою Звезду Героя Советского Союза отдал. Прямо сейчас с груди снял и на твою прикрепил. Да вот беда, оставил дома в шкатулочке.

— Меня, может, ещё наградят.

— Посмертно.

— Но-но!

В микроавтобусе Днестров изрядно пошутил:

— Был Цекавый, а стал Щекавый.

Артосов снова сел рядом с Таней и первым делом ответил на её вчерашнее признание в любви:

— А мне тоже с самого детства не нравилось имя Татьяна.

— Почему?

— У меня тётка была противная. Жирная, на гусеницу похожа. Лицемерная. Когда меня в детский дом определили, она как-то раз приехала, всё гладила меня по головке и говорила: «Бедненький!» У самой был сад огромаднейший, а мне пáданок привезла два кило, наполовину чёрных. Отцова сестра.

Всё утро их возили по долине Канди, показывали дух захватывающие виды, знакомили с тем, как собирают и обрабатывают чай. Артосов думал про Лещинского: «Если он сейчас подойдёт и скажет, что следующую халтурную книгу мне сам Бог велел писать про чай, дам в морду!» Все накупили себе по полпуда разных-разных сортов чая. Ещё бы — лучший подарок, чай из самой долины Канди!

Хорошо, что всюду, где бы ни останавливались, кроме чаю можно было заказать и пива, и ещё кое-чего покрепче.

— Угости пивком-то, — однажды присоседилась Хитрова.

— С удовольствием.

— Ну что, поэт, нашёл себе спонсоров?

— Нашёл. А ты, поэт? — дружелюбно заглянул ей в глаза Валерий Иванович.

— А мы не продаёмся. Учти, после пятого придёт семнадцатый, — с угрозой ответила Хитрова.

— А вы, я гляжу, недаром изучаете местный социалистический опыт. Кстати, а крестик почему носите?

— А мы не будем повторять ошибок. На сей раз Христос будет с нами.

— Это мы уже слыхали: «В белом венчике из роз». На том всё тогда и кончилось.

— На сей раз не кончится. Ну иди, иди к своей буржуазии!

Во второй половине дня поехали с гор вниз, побывали в буддистском храме, в котором хранится зуб Будды. Леонидова даже поклонилась этому зубу вместе с цейлонцами, заявив, что во всём надобно уважать традиции народа, у которого находишься в гостях. Поехали дальше на юго-западное побережье острова.

— Мы едем в роскошный курорт Хиттадува, — объявил Цекавый.

— Хитрая дура? — трясясь, на сей раз неудачно пошутил Днестров.

— Это намёк? — возмутилась уже пьяноватая Хитрова.

— А, кстати, как он объяснил свой пластырь? — спросила у Артосова Таня.

— К его чести, соврал, что поцапался с бандерложкой, которая залезла в наш номер.