Эротоэнциклопедия - [5]

Шрифт
Интервал

Три часа ночи. Стакан «бадуа» — и я возвращаюсь к «макинтошу», чтобы отбарабанить еще несколько мыслей.

Почерк, который бесконечно трудно подделать, дает представление о характере и настроении пишущего, о состоянии его души. Веселый человек выводит буквы одним образом, отчаявшийся — другим. В одном письме из Урбино буквы прыгают allegro, allegrissimo,[6] словно ноты в партитуре. В другом, написанном тем же человеком, они покрывают бумагу, точно высыпавшийся из клепсидры песок.

Отсылка любовного письма по почте была целым ритуалом, позволявшим пережить чувства утонченные и осязаемые. Нос отправителя сравнивал запах клея на конверте и на марке. Язык отправителя навсегда запоминал вкус клея на конверте и на марке. Облизывание воспроизводило сексуальный и кулинарный акты.

Вкладывание письма в конверт, запечатывание его и наклеивание марки — все это являлось глубоко эротическим опытом, дополнявшим эротику самого процесса создания письма. Глубоко волновали чернила, стекавшие на белизну листа, и перо, ласкавшее и ранившее бумагу. Человек, с которым я дружила в семидесятые годы, признался мне однажды, что, опуская в почтовый ящик письмо любовнице, не раз ощущал эрекцию. Я ответила, что мне в такие моменты случается испытать даже оргазм.

Семь часов. Мусороуборочная машина опорожняет контейнеры, вода брызжет на тротуары, мусор плывет по сточным канавам. А во мне еще что-то просится наружу.

Вывод?

Нет, скорее лозунг.

В последний раз открываю «Словарь французских писателей». Справка о Ролане Барте заканчивается информацией о том, что 26 октября 1916 года он потерял на дне Северного моря своего отца, который ушел на фронт еще до рождения сына.

Пусть это станет моим эпиграфом: make love, not war.[7]

Париж, 1 сентября 2000

Э. Ролан Барт — Эдмунду

Андреа Монтенья. "Св. Себастьян". Лувр

Открытка, разорванная Роланом Бартом


Париж, 5 мая 76

Edmond, cheri![8]

Я все набирал твой номер, неделя за неделей. Никто не брал трубку, так что в конце концов я позвонил на телефонный узел. Теперь мне уже известно, что телефон отключен; я смирился и бросил это дело. Ты пугал, что «в случае чего» порвешь со мной еще быстрее, чем связался, и не допустишь «дальнейших вмешательств с моей стороны». Твои угрозы повергали меня в ужас, теперь я черпаю в них утешение. Если ты исчез в ту минуту, которой так долго и нетерпеливо ждал, значит, ничего с тобой не случилось и причина кроется в твоей натуре, бесконечно спонтанной, — ты готов прервать ход событий и, вскочив из-за столика, мчаться на другой конец света.

Я не стал сообщать в полицию, не разыскиваю тебя через друзей. Веду себя так, как тебе обещал, и терпеливо дожидаюсь твоего возвращения. Сегодня твой день рождения, cheri, и я не покидаю дом ни на минуту. Я вбил себе в голову, что сегодня ты вернешься или позвонишь мне; и закончится испытание, которому ты подверг нашу любовь. Давно пора, cheri. Я хватаюсь за каждую соломинку, чтобы спасти наши отношения, но, признаюсь, близок к отчаянию.

Нет, cheri, я не упрекаю тебя и забочусь о твоих делах. Представил в Комиссию конспект, который подготовил по твоим записям. Пока что тебе продлили срок до конца года, для дальнейшего продления нужно подать заявление в докторантский совет в ноябре. Я могу сделать это от твоего имени, как только ты дашь согласие. Упоминаю об этом между делом, поскольку твое отсутствие омрачает все и я быстро теряю интерес к вопросам твоей карьеры.

Наибольшую радость доставляет мне перелистывание твоих тетрадей. Я бесконечно благодарен тебе, cheri, что ты не утаил от меня своих размышлений на столь многие важные для нас обоих темы. Твои слова я читаю вслух, заучиваю на память; твоим почерком могу любоваться часами. Я узнал, что ты перестал вести дневник задолго до своего исчезновения или же забрал с собой последнюю тетрадку. Я даже заподозрил, что произошло нечто, о чем я не знаю, и пытаюсь смириться с мыслью, что ты предпочел расстаться, нежели допустить меня к себе в душу. Ты перестал мне доверять? Хотелось бы верить, что нет; может, у тебя просто были причины о чем-то умолчать. Я ведь тоже не все тебе рассказал.

Например, я утаил специфическое непостоянство своей натуры, из-за которого легко впадал в «состояние влюбленности». Это позволило мне на собственной шкуре испытать, а с возрастом постепенно обобщить диапазон противоречивых чувств, характерных для «влюбленного». Однако твое исчезновение заставило меня понять, что до знакомства с тобой я лишь скользил по поверхности, не осознавая бездны, в которую способна низвергнуть человека утрата возлюбленного. Метафора «бездны», впрочем, не передает сути моего состояния.

Помню свои юношеские прогулки по горам — я вынужден был от них отказаться, поскольку ослабленные туберкулезом легкие не могли приспособиться к разреженному воздуху и на высоте более трех тысяч метров я начинал задыхаться. Представь, с той поры, как ты меня бросил, я вижу горы во сне. Мне снятся карательные экспедиции в страну вечных снегов; пропасти, на краю которых у меня перехватывает дыхание; ледяные взгляды горных коз, наблюдающих за мной из-за скалы.


Рекомендуем почитать
Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Слезы неприкаянные

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Всё есть

Мачей Малицкий вводит читателя в мир, где есть всё: море, река и горы; железнодорожные пути и мосты; собаки и кошки; славные, добрые, чудаковатые люди. А еще там есть жизнь и смерть, радости и горе, начало и конец — и всё, вплоть до мелочей, в равной степени важно. Об этом мире автор (он же — главный герой) рассказывает особым языком — он скуп на слова, но каждое слово не просто уместно, а единственно возможно в данном контексте и оттого необычайно выразительно. Недаром оно подслушано чутким наблюдателем жизни, потом отделено от ненужной шелухи и соединено с другими, столь же тщательно отобранными.


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».


Что такое «люблю»

Приключение можно найти в любом месте – на скучном уроке, на тропическом острове или даже на детской площадке. Ведь что такое приключение? Это нестись под горячим солнцем за горизонт, чувствовать ветер в волосах, верить в то, что все возможно, и никогда – слышишь, никогда – не сдаваться.


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Игра на разных барабанах

Ольга Токарчук — «звезда» современной польской литературы. Российскому читателю больше известны ее романы, однако она еще и замечательный рассказчик. Сборник ее рассказов «Игра на разных барабанах» подтверждает близость автора к направлению магического реализма в литературе. Почти колдовскими чарами писательница создает художественные миры, одновременно мистические и реальные, но неизменно содержащие мощный заряд правды.


Мерседес-Бенц

Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.


Бегуны

Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.


Последние истории

Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.