Ермолова - [73]

«Мама» была прибежище и поддержка, утешение и радость. Все светлое исходило от нее. Кроткая, подавленная тяжелой атмосферой дома, она была настоящим другом маленькой Машеньки, не критикующим, не укоряющим, понимающим ее без слов, готовым защитить от грозных вспышек отца, укрыть от его гнева. Когда Мария Николаевна поступила в школу, она долгие годы не могла привыкнуть к разлуке с матерью, тосковала и жила в ожидании воскресенья (все это – со слов Марии Николаевны). В воскресенье приходила мама. Мария Николаевна бросалась к ней в объятия и замирала у нее на груди, тихо плача, шепотом поверяла ей свою тоску. Александра Ильинична старалась успокоить пламенное сердце Машеньки… сидела, обнявшись с ней, весь час, который полагался на посещение, и отрывалась от нее с болью и тоской. На прощанье совала маленький узелочек с пряником, яблоком, конфетой, отчего слезы еще сильнее лились у Машеньки.

Чувство ее к матери до конца жизни Александры Ильиничны оставалось пламенным и нежным, но абсолютно замкнутым в силу характеров обеих. Только неусыпная забота Марии Николаевны о матери убеждала в этом. С конца 80-х годов Александра Ильинична и Николай Алексеевич были всецело на попечении Марии Николаевны: она сама устраивала их жизнь и все, от большого до мелочей, проходило через ее руки. После смерти мужа Александра Ильинична жила вместе с Марией Николаевной и тихо скончалась, окруженная ее любовью и заботами.

О ее отношениях с сестрой Анной Николаевной я уже говорила. После матери она была для нее самым близким человеком. И мать и обе сестры вошли в жизнь Марии Николаевны всем своим бытием и были с ней связаны неразрывно до самой их смерти. Ни огромная творческая работа Марии Николаевны, ни усталость – ничто не мешало ей неусыпно следить за жизнью Анны Николаевны и Александры Николаевны, всячески стараться украсить ее. К Анне Николаевне Мария Николаевна шла со всеми печалями и радостями в юности, молодой женщиной – делилась с ней своими сомнениями.

Вот письмо ее к сестре этого периода:

«Ну что тебе писать о Крыме, ты все видела, все знаешь, и потому можно ограничиться одним восклицанием. Красота, красота дивная… Море и лунные ночи, – представь себе только…

Горы и горный воздух, – представь себе только…

Камни и скалы на водопаде, – представь себе только… Чудные дни с легким свежим ветерком, – представь себе только… Изумрудные волны, бьющие о берег, – представь себе только…

Представила, конечно?

Я знаю твое воображение, да еще на почве воспоминаний. Но как ни хорошо, хочется еще чего-то, чего?.. Конечно, людей. Но представь себе, что эта тоска по людям, которая в другом месте невыносима, тут значительно смиряется разнообразием беспрестанно новых впечатлений. С каждым днем мне больше и больше нравится дача, на которой мы живем. Говорят, можно в Крыму соскучиться и не выжить целое лето. Это вздор… конечно, опять главный вопрос в людях… С тех пор как мы выехали из Москвы, мои мятежные думы улеглись, и все как будто уснуло… Но теперь, когда немного отдыхаешь и привыкаешь и разбираешься во всем, они опять встают в лунных ночах, летят за мной в горы в порывах теплого ветерка… Неужто там у вас на севере все холодно и ненастно?.. Здесь этому как-то не верится…

Писать легче, чем говорить, а потому я и пишу тебе об этом. Скажи мне, решилась ли бы ты когда-нибудь перевернуть свою жизнь вверх дном, притом так, что одному человеку непременно придется больно от этого? Вот в чем вопрос. Впрочем, не принимай, пожалуйста, горячо это к сердцу, а смотри на это как на один порыв моей фантазии, видишь, я даже не могу таить долго в душе чего-нибудь, что мне мешает, а потому я хочу и другому доставить это удовольствие… Это уж, конечно, не признак сильной натуры…

Передай нашим, как нам хорошо и весело и что все мы их целуем… А все-таки хорошо, что ты не поехала, потому что мы, ехавши с полным комфортом, измучались ужасно в дороге, да еще напугала Марго. В вагоне стала уверять, что горло болит, я померяла температуру – 38, представь себе мой ужас, но, слава богу, она заснула на другую ночь в вагоне, и все прошло. Просто все это произошло от жары.

Целую тебя, твоя М. Ермолова».

И так всю жизнь Мария Николаевна поверяла Анне Николаевне все, что мучило и заботило ее, и смело можно сказать, что никто не знал так много сокровенного о Марии Николаевне, как Анна Николаевна, которая со своей стороны любила ее беззаветно, преклонялась перед ней и свято берегла все то, что доверяла ей Мария Николаевна. Очень любила Мария Николаевна и Александру Николаевну, но на нее смотрела как на «младшую», маленькую. Под старость, когда Мария Николаевна узнала разочарования и холод жизни, она шла к сестрам, чтобы согреться их теплом, находила его в атмосфере семейной жизни Анны Николаевны, сложившейся счастливо.

В тяжелые годы гражданской войны Мария Николаевна, сама ослабевшая и с трудом ходившая по улицам, постоянно ходила к Анне Николаевне (Александры Николаевны в то время уже не было в живых), носила ей все, что могла уделить от себя, мучилась ее болезнью.

И так до последних дней жизни сестер чувство Марии Николаевны к ним оставалось немеркнувшим и неугасавшим.