Ермак - [21]

Струг, большой, 20-весельный, был уже почти готов.

Ермак, Михайлов и Пан обходят его, осматривая.

Ермак, поглядел на небо, на желтые деревья.

— Хоть кровь с носу, а через три дня надо отплыть.

— Не успеть, атаман, — проговорил Никита Пан. — Или давай людей с городка. К чему он нам, если поплывем дале?

— В битве силен ты, Никита, а в походе дите. Не на гульбу идем, и враг неведом. При неудаче и удаче городок сгодится. А струи ладить и ночью! — распорядился Ермак. — Костры жечь — и ладить.

Снова вереницей плывут струги, теперь вниз по течению. Все дальше и дальше остается Камень позади. И вот за одним поворотом исчез вовсе.

Ермак, Иван Кольцо, Заворихин и почти все казаки проводили его прощальным взглядом.

Струги плывут среди новых пейзажей.

— Ну, жарит сибирское солнышко, — проговорил Кольцо.

Вместе с Ермаком и Заворихиным они стоят под тентом на струге.

— Не радуйся, — откликнулся Ермак. — Скоро белые мухи полетят, а про татар еще и слыхом не слыхать.

— А может, — Заворихин многозначительно усмехнулся на эти слова, — давно уж сотни глаз следят за нами? А?

— Да что-то не похоже, — сказал Иван.

И тут стоявший на рулевом весле спиной к берегу казак медленно повернулся: в спине у него торчала стрела.

Все как-то оцепенели от неожиданности.

— Ну вот, а вы печалились, — отчетливо прозвучал голос Заворихина.

Другая стрела ударила в одну из деревянных стоек, на которые был натянут тент, третья прошила насквозь борт струга.

— Тата-ары-ы! Тата-ары-ы!!! — разнеслось над рекой.

— Дать сигнал: всем к берегу! — прокричал Ермак.

Сигнальщик схватил трубу, заиграл. Мерно забил барабан.

Вереница стругов подтянулась кучнее и, подчиняясь команде, повернула к берегу.

Барабан ускорял дробь. Весла гребцов сверкали все чаще.

Прячась в прибрежных кустарниках и за деревьями, плосколицые люди в халатах и меховых куртках, громко визжа, осыпали стрелами приближающихся к берегу струги. Меж деревьев мелькал какой-то человек в ярко-зеленом халате, подпушенном дорогим мехом, в руке у него был не лук, а сабля, он махал ею и что-то кричал, подбодряя своих.

Неожиданно со струга, на котором виднелось знамя Ермака, ударил залп из пищалей. Бежавший человек с саблей споткнулся, по лицу его потекла кровь. Телохранители подхватили, своего начальника, упавшего уже на колени, побежали. Неподалеку стояли их низкорослые лошадки. Раненый оттолкнул телохранителей, сам вскочил на коня, что-то прокричал, и все поскакали прочь.

А меж деревьев замелькали уже казаки. Вслед отряду раздалось несколько выстрелов, один из лучников упал с коня, остальные ускакали.

Раненный в плечо лучник одет был бедно, малахай на нем старый, облезлый, обувь рваная. Тяжко дыша, он сидел с закрытыми глазами, уперевшись спиной в еловый ствол. К нему подошел Ермак.

— Пощади, господин. Не сам шел, а гнали сюда.

— Кто тебя, татарин, гнал?

— Я не татарин, я вогул, человек из Князева Юмшанова двора.

— Что ж ты, Князев человек, так по-сиротски одетый? Али князь твой обнищал?

Стоявшие вокруг казаки захохотали.

— Мой князь Юмшан служит великому татар-хану Кучуму. Все князья хантов и вогулов служат великому хану Кучуму. Он сказал всем ходить надо русских бить. А великого Кучума победить нельзя. И всех вас ждет жестокая смерть.

— Пугает, — хохотнул Савка Керкун.

— Посадите его на коня! — распорядился Ермак.

Один казак схватил за уздцы и подвел к самому дереву коня, другие подхватили пленника, усадили в седло.

— Ты, атаман, даришь мне жизнь?!

— Поезжай к своему князю. И передай ему и другим вашим князьям: мы пришли воевать не с остяками и вогулами, а только с ханом Кучумом.

— Только с Кучумом? — переспросил непонимающе пленник.

— Только с Кучумом, — подтвердил Ермак.

Пленник сполз с коня, двинулся к Ермаку.

— Эй, атаман! — вскричал Александров, рванулся к Ермаку. — А не кинжал ли у него потайной?

Но пленник встал вдруг на колени.

— Тогда здравствуй, мой друг Ермашка.

— Ты… кто?! — оторопел Ермак.

— Я — Игичей. Помнишь, строгановские люди стойбище наше грабили? А ты на помощь нам пришел. Давно было. Я тебя узна-ал!

Приморщил лоб Ермак, вспоминая:

— Стойбище?! Ну как же, вспомнил! Здравствуй, Игичей!

И он обнял вставшего Игичея. Тот заговорил:

— Хан Кучум — чужой в нашей стране. Весь сибирский народ от него кровью плачет.

Все, кроме Кольца, смотрели на эту сцену с недоумением.

Хан Кучум, теперь уже седой и тощий, подслеповато щурясь, восседал на подушках перед горой дымящегося на серебряном блюде мяса, не ел, а посасывал из кальяна. Рядом с ним сидели, отхлебывая кумыс из пиал, еще двое — главный его карача и племянник Маметкул, командующий всеми войсками ханства. Все хмуры и молчаливы.

Перед ними на перевернутом котле лежал человек с задранным на голову остяцким халатом, с окровавленными уже ягодицами, а два ханских палача все равно безжалостно хлестали по ним короткими татарскими плетьми.

Кучум приподнял руку, палачи прекратили истязание, сбросили несчастного с котла. Тот подтянул кое-как кожаные, расшитые бисером штаты, подполз к Кучуму, начал целовать его ноги, обутые в красные бухарские сапоги.

Кучум разжал тонкие губы:

— Последнее слово тебе, князь Бояр. К полнолунию не дашь ясак наш полностью — засеку насмерть. Всем твоим родичам коленные жилы обрежу и в тайге оставлю на корм зверям! Всех детей остяцкого рода брошу на круг, а по кругу коней пущу.