Эрик Сати - [8]
Набросок Сантьяго Русиньоля, изображающий Сати за фисгармонией, 1891
Сати, уже сделавший к моменту встречи первые наброски «Гимнопедий», ставших впоследствии известными, мгновенно почувствовал себя в своей тарелке и обрел второй дом. Без сомнения, ему пришелся по вкусу эклектичный декор, так точно соответствовавший его собственным фантазиям о прошлом, и также ему было приятно сразу попасть в число «завсегдатаев», где было несколько его земляков из Нормандии, например Альфонс Алле, который был хоть и старше Сати на десять лет, но жил в Онфлёре на той же улице и ходил в ту же школу, что и Эрик. Кроме того, туда приходили художники Жорж де Фёр и Марселен Дебутен, поэты Шарль Кро и Жан Ришпен, певцы Поль Дельме, Морис Мак-Наб и Венсан Испа и, конечно же, пресловутый Аристид Брюан, чьи грубоватые сценические манеры идеально сочетались с малопристойными текстами песен, которые он исполнял. Через несколько недель после своего первого посещения кабаре Сати был принят туда на работу в качестве «второго пианиста», заменив Динам-Виктора Фюме. Эта новая должность и в более широком смысле вся атмосфера кабаре вызвали значительные изменения в облике и нраве Сати; Латур вспоминает, что композитор, «бывший робким и сдержанным, вдруг высвободил хранившийся до того под спудом экстравагантный юмор»[43]. Сати кардинально изменил внешний вид и, следуя «обычаям Le Chat Noir», отпустил длинные бороду и волосы. Что касается вещей, Латур пишет, что Сати в исступлении полностью уничтожил свой скромный гардероб:
Как-то раз он собрал все свои вещи, скатал их в шар, сел на него, протащился на нем по полу, потоптался на нем и вылил на него все, что было в доме, превратив вещи в настоящие лохмотья; потом продырявил шляпу, порвал туфли, разорвал галстук на ленточки и вместо своих прекрасных льняных сорочек купил ужасные фланелевые[44].
После произведенной чистки гардероба Сати начинает носить униформу парижской богемы: цилиндр, широкий виндзорский галстук, темные брюки и длинный сюртук. По воспоминаниям друга Сати, декоратора и мебельщика Франсиса Журдена, композитор превратился в «денди, из тех, кто замечает предписания моды только для того, чтобы их нарушать»[45].
Эта резкая смена манеры одеваться, возвещающая связь с радикальными маргиналами, была первым из многих модных преображений Сати и, как заметил Латур, символизировала решение Сати «изобрести свой собственный художественный стиль»[46].
Кабаре Le Chat Noir вдохновило Сати не только на новый образ, но и на новые сочинения; к 2 апреля 1888 года композитор завершил свое самое амбициозное на тот момент произведение – «Три Гимнопедии» для фортепиано. Источник столь необычного названия, обозначающего греческое слово для ежегодных празднеств, во время которых молодые мужчины танцуют в обнаженном виде (или, возможно, просто без оружия), до сих пор остается предметом спора. Друг Сати Ролан-Манюэль считал, что Сати подхватил это словечко, прочитав роман «Саламбо», Тамплие и другие полагали, что его вдохновил Латур, хотя отрывок из его поэмы «Античность» был напечатан вместе с нотами первой «Гимнопедии» в журнале La musique des familles («Семейная музыка») только летом 1888 года.
Стихи Латура, где «атомы янтаря, искрясь в свете камина, танцуют сарабанду с гимнопедией», конечно, недвусмысленно указывают на связь с музыкальным произведением, но нет доказательств, что стихи появились раньше пьес[47]. Идея могла прийти Сати в голову, когда он перелистывал, например, энциклопедический словарь Larousse Illustré или «Музыкальный словарь Доминика Мондо», где есть следующее определение гимнопедии: «танец, сопровождаемый пением; исполнялся спартанскими девушками в обнаженном виде по особым случаям». Определение в словаре Мондо было копией определения, которое дал этому слову еще Жан-Жак Руссо в своем «Музыкальном словаре» в 1768 году. Но как бы там ни было, эти три пьесы явно отражают попытку Эрика Сати включить эстетику кабаре
