Ереван. Мифология современного города - [11]

Кстати, от культурного уровня шрджапата его “строгость” во все времена зависела в минимальной степени. Точнее, почти безо всяких исключений шрджапат следовал самому жесткому из мнений своих членов.

Две роли ереванца

У ереванца есть роль в своем шрджапате и роль в “мичавайре”. В шрджапате он – чей-то сын, брат, знакомый. В мичавайре – врач, покупатель, начальник, подчиненный. Проявлять себя в своей “шрджапатной” роли – это приветствуется, тогда как выпячивание своего “официального” положения воспринимается как постыдное. Ереванец может быть “стилягой”, “рокером” или “панком”, милиционером или академиком. Но это все – “не страшно”, и он постарается как-нибудь подчеркнуть, что это не так серьезно. Или – что его поведение поставлено на службу его семье, его шрджапату. Стиляга подчеркнет преданность друзьям-стилягам, во имя дружбы с которыми он принял такой образ поведения. Одновременно он будет самым милым и преданным сыном своим родителям, чтобы не подумали, что к своему “внешнему” образу он относится слишком серьезно.

Молодой инженер на заводе постарается наладить “шрджапатные” отношения с рабочими, и это позволит ему реально выполнять свои служебные функции, а не сталкиваться с глухим сопротивлением.

Терпимость общества Еревана открывала очень широкие возможности для построения собственного образа. Ереван легко воспринимал образы и “мудрого ученого”, и “взбалмошного художника”, и “загадочной поэтессы”, и наравне с ними – “стиляги”, “хиппи”, “панка”, “поклонника Че Геварры”, “девушки, обожающей Раджа Капура” и т.д. Ни один из образов не вызывал ни насмешек сверстников, ни беспокойства родителей, ни ворчания стариков. Если у человека есть шрджапат – то его поведение не опасно. Разнообразие образов очень приветствовалось.

Наверное, стоит обратить внимание на то, что ереванское общение людей различных культурных слоев строилось на тщательном избегании опасного конфликтами сравнения “кто выше – кто ниже”. Поводом для такого сравнения могли стать любые формальные, должностные отношения. Возможно, поэтому их так избегали.

“Официальные” отношения были для всех настоящим мучением. Образы строителя, ученого, артиста, инженера легко уживались с принципом “Будь своеобразным, но не порти отношений”. Эти профессии были уважаемыми, ими гордились. А вот профессии, которые подразумевали формальное взаимодействие с людьми (и в частности – если имелась возможность отказа или проявления формальной строгости) – продавец, врач, работник милиции, таксист, администратор и т.п. становились крайне нервной и не престижной работой, если не приносили много денег. Такой работник ежедневно находился между двух опасностей. С одной стороны, можно было невзначай обидеть кого-то, и вызвать “цепную реакцию” своего отторжения по шрджапатным каналам. С другой – оказаться в положении невозможности выполнения своих служебных функций. Наверное, многие из тех, кто помнит Ереван 60-70х вспомнят типичный почти истерический возглас милиционера, продавца, врача: “Что мы тут – не люди?!”. Мне представляется, что люди именно этих профессий внесли свой большой вклад в создание “особо сладких” отношений, поскольку они расширяли общие правила поведения так, чтобы и им находилось место в обществе.

В Армении не было образа “свойского парня”, которым пользуются для налаживания неформальных отношений в России или в США. Его заменял образ “близкого человека” (то есть – родственника или знакомого). В отличие от “свойского парня”, “близкий человек” не так ограничен в выборе образа жизни, стиля поведения, одежды, жаргона. Приведем пример. Профессор универстиета, чтобы стать “своим” для “простых парней” вынужден временно выйти из образа “солидного профессора”, “умного”, “человека старшего возраста”, “ученого чудика со странностями”, поскольку любая из таких черт жестко противоречит образу “простого парня”.

В отличие от этого, образ “мотик мард” (“близкий человек”) никаких ограничений не накладывает, и при этом стирает практически все барьеры, которые могли бы возникнуть в ситуациях знакомства, выполнения просьбы, совместного застолья и т.п.

Сразу же надо подчеркнуть, что образ “близкого человека” способен обеспечить вхождение в круг только в обществе, где сильно межвозрастное общение и отсутствует сильно выраженное “активное поколение”, “подростки” и “молодежь”. В каком-то смысле именно таким было ереванское общество.

Платой за “вхожесть” в тот или иной круг для ереванца становилась огромная психологическая нагрузка, тонкая работа по поддержанию отношений со множеством людей – под угрозой того, что разрыв отношений с кем-то дальним может не то что повлечь отдельные неудачи, а просто привести всю жизнь в тупик, вызвать цепную реакцию развала, поставить человека вне общества. К такому печальному результату могло привести не только твое личное поведение, но и поведение кого-то из близких. Поэтому за поведением близких ревностно следили, за них всегда беспокоились.

Если бы не подчеркнутая “сладость” отношений с близкими и не тотальная, безусловная терпимость 60-70 годов по отношению к любому поведению “чужих” людей, жизнь в плотном городском обществе стала бы невыносимой для многих.