Еретик. Книга 3 - [156]

– В следующую жизнь? – переспросил он, нервно усмехнувшись. – Не хочешь ли ты сказать, что не веришь в ад и рай?

– Я… в конце концов, есть только один способ проверить, и именно он мне и предстоит. – Впервые в жизни Элиза запнулась, отвечая на этот вопрос. Каким бы спокойным ни казался ее собеседник, ему ничто бы не помешало принять решение отправить ее в допросную. Смерти Элиза уже не боялась, но мысль о пытках все еще приводила ее в ужас.

Инквизитор лишь продолжил хмуро смотреть на нее.

– Я теряюсь, Элиза, – честно признался он, задумчиво приподняв брови. – Расспрашивать тебя о твоей ереси и колдовстве? О том, как тебе удалось соблазнить Вивьена Колера? О твоей сестре? О том, что ты делала в Кантелё и что тебя связывало с графом Гийомом? О том, как именно ты познакомилась с Анселем? В конце концов, спросить у тебя про состав яда? – Он резко перестал крутить в руке пустой пузырек и с легким стуком поставил его на середину стола.

Элиза вздрогнула от этого тихого звука.

– Там были смешаны настои из корня белладонны и белены, – прошептала она. – У Анселя, должно быть, были видения перед смертью. Я слышала, что он как будто разговаривал с кем-то. Белладонна приносит видения.

– Я знаю, как действуют яды, – сказал Лоран. Голос прозвучал резче, чем ему хотелось. – А иначе сейчас обвинил бы тебя в том, что наслала проклятие. Пусть и на катарского еретика. – Он покачал головой, мрачно усмехнувшись про себя этой иронии.

– Я ни на кого никогда не насылала проклятий. Нельзя. Что другому пожелаешь – к тебе дважды вернется.

– Проклятье не насылала, но отравить – отравила, – резонно заметил Лоран.

– Я не хотела. Вернее, – она поджала губы, – я хотела остановить Анселя и прекратить зло, которое он творил много лет. Я хотела, чтобы он заплатил за то, что сделал. Но я никогда не хотела становиться убийцей. Не хотела… – Элиза вздохнула и обхватила себя дрожащими руками. – Но ведь он и так бы умер! Вы бы его казнили.

– Для начала – допросил бы. – Епископ оперся на стол локтями и соединил кончики пальцев. – Но сейчас речь не о нем. Ансель уже никуда от меня не убежит и ничего не расскажет. А вот что делать с тобой, я пока не решил.

Элиза устало прикрыла глаза и проговорила:

– Я прошу лишь выслушать меня. Я… мне кажется, будет проще, если я расскажу все с самого начала. А затем отвечу на все вопросы, которые у вас останутся. Дальше – моя судьба в вашей воле.

Кантильен Лоран качнул головой. На его худом лице отразились смешанные чувства: недоверие, горечь, усталость, сожаление.

– Что же, до рассвета еще есть время. Не вижу смысла откладывать момент, когда ты разъяснишь мне свою роль во всей этой истории и расскажешь все, что я хочу знать.

Элиза едва заметно улыбнулась. То была лишь тень благодарной улыбки, которой женщина всю жизнь одаривала людей, проявляющих к ней понимание, но ее собеседник об этом не знал. Пока что не знал.

– Спасибо, – кивнула она.

– Ну что же. Тогда рассказывай с самого начала. – Лоран откинулся на спинку своего кресла и махнул рукой в разрешающем жесте.

Элиза глубоко вдохнула, с шумом выдохнула, закусила нижнюю губу, бросила взгляд на епископа и чуть окрепшим голосом начала:

– Двадцать два года назад я родилась в деревне близ поместья Кантелё…

***

Свечи, освещавшие кабинет епископа, догорали одна за другой, но ни он, ни сидящая напротив него рассказчица не чувствовали тяги ко сну.

Сначала Лоран прислушивался к речи Элизы с подозрением, выискивая в ее истории несовпадения, подозрительные или неубедительные факты и лишние доказательства ее причастности к колдовству – которые, впрочем, были не так уж и нужны, поскольку лесная ведьма, раз признавшись в колдовстве, не отрицала собственных показаний. Но вскоре подозрительность инквизитора стала сходить на нет.

Яркими, узнаваемыми образами перед ним вырастали призраки людей и мест, большинство из которых были ему знакомы. Все сказанное Элизой не противоречило тому, что он знал, а лишь дополняло общую картину, заполняя те места, которые прежде пустовали.

Епископ сам не заметил, как напряженное желание выискивать в истории Элизы признаки преступлений и ереси сменилось живым интересом. Более того – рассказ ведьмы его тронул. Люди, воскрешенные памятью Элизы, представали перед ним поразительно живыми, сложными и тонко чувствующими. Несмотря на то, с какой уверенностью Элиза рассказывала об их переживаниях, Лоран понимал: она ничего не додумала и не поддалась фантазиям чересчур мечтательной души. Глядя на эту женщину, он понимал, что такие, как Гийом де’Кантелё и Вивьен Колер нашли в ней. И что она – нашла в них. Даже сейчас, усталая, потерянная, лишившаяся почти всех эмоций, Элиза все еще была красива, рассудительна, преданна и честна. В ней не было лживости, показной праведности, эгоизма, которыми зачастую бывали наделены даже ревностные христиане.

Слушая ее, Лоран – чем дальше, тем меньше – был в силах обвинить Вивьена за подобную запретную любовь. Элизу и Вивьена разделили жестокие обстоятельства. Не будь он служителем Церкви, эта женщина могла бы стать ему верной и доброй женой, и такой союз был бы примером супружеской добродетели, а не вершимого в тайне греха. Если бы Элиза приняла христианство, разумеется.