Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк - [170]
Изменения коснулись и содержания панегириков в честь Жанны д’Арк, которые произносились в эти годы в Орлеане. И если у Жозефа Берне в 1817 г. главная героиня по-прежнему представала святой[2664], сравнимой в ее мученичестве с самим Иисусом Христом[2665], а светский элемент сводился к похвалам в адрес муниципалитета[2666], то начиная с 1818 г. агиографический дискурс, до того времени присущий всем без исключения панегирикам, начал постепенно заменяться на героический. В речи аббата Менара, произнесенной в этом году, не было уже ни единого намека на святость Жанны д’Арк или на ее близость Спасителю, и даже сам день 8 мая не назывался «праздником Девы», зато — как и у Берне — заключение было посвящено магистратам города и их роли в поддержании традиций[2667]. Обращение к этой теме стало неотъемлемой частью всех орлеанских панегириков 1817–1830 гг.: комплименты в адрес светских властей содержались в текстах Дени Фресину 1819 г., Жан-Франсуа-Гиацинта Фётрие 1821 и 1823 гг., аббата Лонгeна 1825 г., Шарль-Жана Жиро 1826 г. и Франсуа-Жозефа Ле Куртье 1830 г.[2668] Единственными исключениями из нового правила стали речи Гаспара Дегерри 1828 г. и Э. Мориссе 1829 г., однако и эти авторы придерживались прежде всего героического дискурса, именуя свою героиню «одним из выдающихся героев, каким только может похвастаться Франция», «одним из видных капитанов» и даже «рыцарем»[2669].
Впрочем, подобным образом описывали Жанну д’Арк в это время практически все панегиристы. Так, Ж.-Ф.-Г. Фётрие использовал определение «героическая Дева» (Vierge héroïque), а Ж.-Ф. Ле Куртье — «бесстрашная амазонка» (intrépide Amazone)[2670]. Жиро называл девушку «честной и храброй героиней» (héroïne sincère et vaillante) и писал, что Церковь чтит ее за «мудрость и мужество» (sa sagesse et ses vertus)[2671]. Тема возможной святости сменилась в этих текстах рассуждениями о «политических и моральных истинах» (les Vérités politiques et morales), которые проповедовала Жанна, о ее любви к родине (оказывавшейся значительно важнее ее веры), которая и привела ее в результате к «героической гибели» (une mort héroïque)[2672]. Намеком на религиозное прочтение истории Девы в панегириках 1817–1830 гг. могла бы, возможно, считаться любопытная трактовка темы ангела, которым она якобы являлась, однако, выражения «словно ангел», «как архангел», «как ангел мира» указывали, скорее, на переносное значение, в котором они использовались[2673]. Единственной, пожалуй, темой, на которую панегиристы позволяли себе рассуждать более или менее свободно, была библейская история — примеры вмешательства Господа в судьба народа Израиля должны были подсказать внимательным слушателям и читателям, насколько близкой к ним оказывался случай Жанны д’Арк: с этих пересказов начинался практически каждый из рассматриваемых текстов[2674].
Июльская революция 1830 г., положившая конец правлению старшей ветви династии Бурбонов, еще больше усилила светский элемент в праздновании дня 8 мая в Орлеане. В 1831–1839 гг. здесь не проводилось вообще никаких религиозных процессий и не читались панегирики в честь Жанны д’Арк. Хотя само название «праздник Девы» сохранилось, единственным напоминанием о французской героине стало торжественное ношение по улицам города ее бюста во время военного парада (le buste de Jeanne d’Arc, entouré de la Garde nationale), который предварялся и завершался артиллерийским салютом[2675]. Только в 1840 г., в соответствии с «пожеланием министра внутренних дел»[2676], орлеанское общество постепенно начало возвращаться к старым традициям празднования 8 мая, существовавшим до 1816 г.: теперь программа торжеств вновь обсуждалась мэром и епископом, военный салют оказался заменен на колокольный звон, местом встречи участников процессии вместо ратуши опять стал собор св. Креста, сама она начиналась только после церковной службы, и в ней больше не участвовал бюст Жанны д’Арк[2677]. С 1842 г. назначение очередного оратора осуществлялось мэром «с согласия» епископа[2678], а единственный сохранившийся от этого времени текст панегирика — речь аббата Луи-Эдуарда Пи 1844 г. — свидетельствует, что героический дискурс в описании подвигов Девы вновь сменился на агиографический[2679]. В тексте развивалась тема значения Божественного Провидения в жизни людей, практически исчезли завуалированные аналогии из библейской истории, а центральное место (в полном соответствии с христологической направленностью французского католицизма во Франции первой половины XIX в.) заняло сравнение главной героини со Спасителем[2680].
И все же, по мнению исследователей, религиозная составляющая в праздниках 8 мая вплоть до конца 40-х гг. XIX в. была сведена к минимуму[2681]. Немало тому поспособствовали настроения в обществе, вылившиеся в 1848 г. в очередную революцию во Франции. Авторы публикаций в местной прессе прямо указывали на виновность Церкви в гибели Жанны д’Арк, что, с их точки зрения, лишало ее представителей права читать панегирики в честь национальной героини[2682]. Клирики, по мнению светских журналистов, превратили праздник 8 мая в «церковный променад» (
