Эрагон. Брисингр - [29]

- Ты не можешь быть Эрагоном.

Смысл гибели и судьбы давил на Эрагона. Он чувствовал, как будто был инструментом двух беспощадных повелителей, и он ответил в соответствии, замедляя свою речь так, чтобы каждое слово, поражало как сокрушительный удар, и несло в себе весь вес его достоинства, таинства и гнева.

- Я – Эрагон, и я гораздо больше. Я - Аргетлам и Губитель шейдов и Огненный мечь. Мой дракон - Сапфмра, она также известна как Бьяртскулар и Огненный Язык. Нам преподавал Бром, который был Всадником до нас, и гномы и эльфы. Мы боролись с ургалами и Шейдом, и Муртагом - сыном Морзана. Мы служим Варденам и народам Алагейзии. И я принес тебя сюда, Слоан Aldensson, чтобы передать суду за убийство Бэрда и за то, что ты предал Карвахолл Империи.

- Ты лжешь! Ты не можешь быть…

- Лгу? - взревел Эрагон. - Я не лгу! - Дотрагиваясь умом, он охватил сознание Слоана своим собственным и вынудил мясника принять воспоминания, которые подтвердили бы, что он говорит правду. Он также хотел, чтобы Слоан чувствовал власть, которая была теперь у него в руках, и понял, что он больше не был полностью человеком. И в то время Эрагон не хотел допустить этого, ему нравилось управлять человеком, который часто приносить неприятности ему и также мучил его насмешками, оскорбляя и его, и его семью. Через полминуты он отстранился.

Слоан продолжал дрожать, но он не падал в обморок и не унижался, хотя Эрагон думал, что он мог бы. Вместо этого поведение мясника стало холодным и кремнистым.

- Пошел ты! - сказал он. - Я не должен отчитываться перед тобой, Эрагон, Ничей Сын. Пойми это, хотя: я сделал то, что я сделал для пользы Катрины и ничей больше.

- Я знаю. Это - единственная причина, по которой ты еще жив.

- Делай все что тебе заблагорассудится со мной, мне нет дела, пока она в безопасности. Можешь продолжать! Каково это должно быть? Избивать? Пытать? Они уже забрали мои глаза, может теперь одну из моих рук? Или ты оставишь меня голодать, или вернешь Империи?

- Я еще не решил.

Слоан резко кивнул и натянул изодранную одежду, вокруг своих членов, чтобы отразить вечерний холод. Он сидел с военной точностью, пристально глядя чистыми, пустыми глазницами в тень, которая окружала их лагерь. Он не умолял. Он не просил милосердия. Он не отрицал свои действия или пытался умиротворить Эрагона. Но он сидел и ждал, защищенный прекрасной стоической силой духа.

Его храбрость произвела на Эрагона впечатление.

Темный пейзаж вокруг них казался огромным, необъятным для Эрагона, и он чувствовал, как будто все скрытое пространство давило на него, это усиливало беспокойство на счет выбора, который ему предстоял.

«От моего приговора зависит оставшаяся часть его жизни», - думал он.

Оставляя в настоящий момент вопрос наказания, Эрагон начал рассматривать то, что он знал о Слоане: наиважнейшая любовь мясника к Катрине - одержимая, эгоистичная и вообще больная, хотя было кое-что полезное — его ненависть и страх перед горами Спайн, которые стали причиной гибели его покойной жены, Исмиры, упавшей в объятия смерти среди разрывающих облака пиков; его отчуждение от ветвей семьи; гордость за свою работу; истории которые Эрагон слышал о детстве Слоана; и собственное знание Эрагона о том, на что походила жизнь в Карвахолле.

Эрагон взял коллекцию рассеянных фрагментов, способствующих проникновению в самую суть и, обдумывая значения, пересмотрел их у себя в уме. Как части головоломки, он попытался собрать их вместе. Он редко преуспевал, но упорствовал, и постепенно начали прослеживаться несметное число связей между событиями и эмоциями жизни Слоана, и таким образом он соткал запутанную сеть, образцы которой представляли, кем был Слоан. Связывая последние нити сети, Эрагон чувствовал, как будто он, наконец, постиг причину поведения Слоана. Он сочувствовал ему.

Даже больше, он чувствовал, что понял Слоана, его изолированные основные элементы индивидуальности, те вещи, которые нельзя было удалить, безвозвратно не изменяя человека. Три слова на древнем языке, казалось, воплощающие Слоана, и не думая об этом, Эрагон выдохнул из себя эти слова.

Звук, возможно, не достиг Слоана, но все же он пошевелился — его руки, обхватили бедра — весь его вид выражал неловкость.

Холодное покалывание сползало вниз по левому боку Эрагона, и гусиная кожа появилась на руках и ногах, покуда он наблюдал за мясником. Он рассматривал различные объяснения реакции Слоана, каждая из которых была сложнее предыдущей, но только одна из них была наиболее вероятной, и даже она казалась неверной. Он снова прошептал три слова. Как и раньше, Слоан, подергался на месте, и Эрагон, услышал, как он пробормотал:

- …кто-то прогуливается по моей могиле.

Эрагон прерывисто вздохнул. Ему было сложно поверить, но его эксперимент не оставлял места сомнениям: он совсем случайно наткнулся на истинное имя Слоана. Это открытие изумило его. Знание чьего-то истинного имени было тяжелой ответственностью, поскольку это предоставляло неограниченную власть над человеком. Из-за врожденной осторожности эльфы редко раскрывали свои истинные имена, а если они и делали это, то хранителем тайны становилось лишь то существо, которому они верили безоговорочно.