Эра дракона - [138]

Николай Леонов писал: «Сегодня, в 1994 году, можно, сжав сердце в комок, сказать, что Россия являет собой зрелище гибнущего очага своеобразной русской цивилизации»[1065].

За десять с лишним лет после этого положение страны не стало принципиально лучше. Но чем труднее положение, тем расчетливей должна быть внешняя политика. Сытая и самодовольная страна может позволить себе сомнительные эксперименты. Страна, находящаяся в глубоком кризисе, должна рассчитывать каждое движение, чтобы выйти (а точнее даже выкарабкаться) из кризиса.

Осознание единения с другими под знаменем идеи (желательно, великой идеи) компенсирует некоторые жизненные проблемы, объединяет народ и подталкивает его вперед. До сих пор на этом строилась вся история человечества. Периодически такую роль играли религиозные и некоторые другие учения.

После трагического удара по православию в 20-е годы такую роль для России, как бы парадоксально это ни звучало, стал играл коммунизм. И моральный кодекс строителя коммунизма был похож на десять заповедей.

«Идеи социализма сплотили русский народ, помогли отстоять Родину в Отечественную войну, создать мощное государство, уважаемое всем миром, объединить силы для построения «светлого будущего»… Социализм был уничтожен, а вместе с ним и вера в светлое будущее. Нужны новые идеи, новые верования. Но их пока нет, а великая цивилизация продолжает рушиться»[1066].

В начале 1992 года писатель Дмитрий Балашов сказал по этому поводу: «Любая самая развитая и устроенная бюрократическая система (даже римская!) есть лишь механизм власти, а отнюдь не ее идейное основание. Римский бюрократический аппарат работал, пока были в правящем сословии настоящие римляне, то есть патриоты своего Отечества. Ибо без начал любви — патриотизма всякая государственно-бюрократическая система становится как бы слепой, теряет смысл, стержень, само оправдание своего существования и начинает вертеться вхолостую, подминая и калеча всякого, кто случайно попадет под лопасти этого чертова колеса….

Любая бюрократическая структура будет работать в нужном направлении лишь руководимая патриотами того дела, которому сия бюрократическая структура обязана служить. Иначе ничего доброго не получится. И все подобные затеи, будь то охрана памятников или агропром, становятся лишь еще одной кормушкой для еще одной своры чинуш, повисая мертвым балластом на том деле, коему призвана служить»[1067].

«Полуживая Россия изо всех сил стремится избежать грозящей пагубы, поэтому ее современная гражданская и духовная жизнь характеризуется мучительным поиском путей восстановления святынь веры, основ идеологии национального возрождения, способов воссоздания законной преемственности государственной власти. Сегодня, увы, эти поиски происходят в катастрофических условиях ускоряющегося распада тех государственных институтов, которые возникли в «советский» период отечественной истории, став результатом жесткой насильственной ломки многовековой русской державной традиции»[1068].

Еще в 1994 году писали: «Национальная идея без сомнения нужна всем, но всем по-разному. Люди старшего поколения не могут ожидать от ее реализации никаких ощутимых благ. Единственное, что им нужно, — чувство душевного успокоения, сознание, что их страдания были не напрасны.

Люди среднего поколения связывают с национальной идеей больше надежд. Они хотели бы, чтобы их трудовая и социальная активность наполнялась более высоким содержанием, нежели борьба за материальное благополучие семьи. Среднее поколение выступает связующим звеном между дедами и внуками, именно оно и должно выступить главным генератором идеи и ее проводником.

Молодежь, «новые русские» в своей массе ничего не ждут от национальной идеи, свое социальное благополучие они как раз построили на отсутствии этой идеи. Это поколение с хорошей головой, ловкими руками и пустым сердцем, абсолютно чуждым каких-либо духовных запросов. Положение действительно высокой национальной идеи они, скорее всего, могут использовать лишь прагматически, для удовлетворения своих политических или материальных амбиций.

Есть еще одна очень крупная группа населения — дети. По своему социальному статусу они абсолютно пассивны, но именно они и должны стать главными адресатами национальной идеи, ее творческими потребителями»[1069].

Вскоре после выборов 1996 года и власти страны заговорили о необходимости общенациональной идеи.

«По слухам, на подмосковных служебных дачах десятки «лучших умов» России уже извели тонны бумаги, формулируя эту идею. Но пока что-то, похоже, у них не клеится…»[1070]

«Не знаю, уж, — скажет Александр Лебедь, — кто надоумил наших руководителей, что причина упорного неединения народа с властью в отсутствии общенациональной идеи. Дескать, раньше была идея коммунистическая. Теперь нет никакой. Оттого нечем питать народный энтузиазм и национальное согласие. Идею надо придумать.

И самое смешное, что власть этому радостно поверила. Смешно вдвойне. Смешно от того, что, успев уже протереть обшивку трона, признаются, что не имеют представления, в чем национальная идея руководимой ими страны. И от того, что ничтоже сумняшеся поиск национальной идеи поручают рекламным агентствам и аналитическим центрам. На конкурсной, заметьте, демократической основе.