Эпопея любви - [49]

Королева разрешила Мореверу пытать отца и сына в награду за то, что он уберет адмирала Колиньи. Таким образом, за труп адмирала Екатерина отблагодарила наемного убийцу двумя трупами. Поистине королевская плата.

С той минуты, как шевалье приволокли в келью монастыря, он, не открывая глаз, лихорадочно размышлял. Лицо его было абсолютно спокойно, ироническая улыбка порхала на губах, но в душе он не сомневался, что Моревер решил его прикончить.

«Хотел бы я знать, в чьих интересах действует Моревер. Конечно, я его оскорбил и ударил — шрам остался до сих пор… Но вряд ли дело в этом. Кто-то очень хочет меня убить… Великая королева Екатерина? Все может быть… Но почему? Потому что я отказался убить ее сына… Бедный, бедный мой друг… думаю, мы умрем вместе… А Лоиза выйдет замуж за графа Маржанси… И всему конец!»

Пардальян предпринимал отчаянные попытки разорвать веревки, он то выпрямлялся, то изгибался дугой, но связали его крепко, и в конце концов шевалье отказался от этой мысли. Вдруг в келью вошли человек десять вооруженных людей. Пардальян попытался рассмотреть убийц, но, к своему удивлению, Моревера он среди них не обнаружил. Его подняли, вынесли из кельи и связанного бросили в карету. Экипаж двинулся в путь, и минут через двадцать Пардальян по стуку колес понял, что карета едет по подъемному мосту. Потом он услышал скрип затворявшихся ворот, еще через минуту лошади остановились и его вытащили из этой тюрьмы на колесах! Шевалье узнал двор Тампля и увидел Море-вера, разговаривавшего с высоким мужчиной, видимо, геркулесовой силы. За ними стояли строем десятка два охранников. Уже стемнело, и двое из них держали в руках факелы.

— Господин де Монлюк, — сказал Моревер коменданту, — до субботы вы несете ответственность за этих двух заключенных.

«Почему за двух? И почему до субботы? — подумал шевалье. — Впрочем, я забыл, второй, конечно, Марильяк».

— Слушаюсь, господин де Моревер, — ухмыльнулся Монлюк. — Я о них буду так заботиться, что им просто расставаться со мной не захочется. Но это до субботы, а что же произойдет в субботу?

— Читайте!

И Моревер протянул коменданту бумагу.

— Понятно, — ответил комендант. — Стало быть, в субботу допрос. Обычный допрос?

— Нет, допрос с пристрастием, господин де Монлюк.

Шевалье охватила дрожь.

— Предупредите приведенного к присяге палача, начнем в десять, — продолжал Моревер.

— Палача — к десяти, а могильщиков — к двенадцати! — расхохотался Монлюк.

В глазах шевалье потемнело: исчезли мрачный двор, красная, пьяная физиономия Монлюка, ряды стражников… Пять или шесть тюремщиков потащили Пардальяна под мощные своды старой башни. Они поднялись по лестнице, остановились, отперли дверь. Жана развязали и втолкнули в камеру, точнее в настоящую темницу.

— Всего хорошего, господа! — раздался из-за захлопнутой двери голос Монлюка.

«Господа? Почему господа?» — подумал шевалье.

И тут кто-то обнял шевалье. Жан в темноте не мог узнать человека, который с плачем прижимал его к сердцу. Наконец раздался хриплый от волнения голос:

— И ты, сынок, ты здесь! В этом аду!

— Отец! — воскликнул шевалье и неожиданно для себя обрадовался, нежно обняв старого бродягу.

— Похоже, на этот раз нам конец! — вздохнул Пардальян-старший. — Мне-то все равно скоро помирать, а вот ты, ты, шевалье…

— Видно, судьба нам умереть вместе…

— Это удовольствие я вам гарантирую! — усмехнулся за дверью Моревер. — Эй, господа! За все можете благодарить меня: и за тюрьму, и за пытки, и за скорую смерть. Дорого вы заплатите за удар хлыста!

— Подлец! — взорвался старый солдат, кинувшись к двери.

А шевалье даже не пошевельнулся.

— Иди ко мне, сынок, — сказал отец, взяв Жана за руку. — Сядь сюда, бедное дитя!

Старик уже хорошо ориентировался в камере. Он отвел сына в угол, где была свалена солома — и постель, и стул для обитателей этого мрачного места.

Шевалье улегся на соломе, руки и ноги у него ныли: он слишком долго пробыл связанным. Радость прошла, и теперь он страдал. Мучился он сильней, чем в момент ареста. Ведь он рассчитывал на отца, думал, что бывалый солдат сумеет спасти Лоизу! Даже если бы Жан погиб, отец помог бы девушке перебраться в безопасное место…

А теперь все было кончено! Пардальян-старший тоже оказался в тюрьме! И снова тревога и боль сдавили сердце шевалье: отца будут пытать, мучить на глазах у сына. Бедный старик!..

Жан зарыдал и обнял любимого отца:

— Батюшка! Батюшка! Дорогой мой!..

Пардальян-старший испытал настоящее потрясение — впервые в жизни он видел слезы на глазах у сына. Именно так! Сколько он ни вспоминал, он так и не вспомнил, чтобы шевалье плакал. Даже в детстве, получая от отца шлепки, Жан лишь упрямо смотрел да отворачивался. Но никогда ни слезинки!.. Через много лет, когда старый солдат решил расстаться с сыном и покинуть Париж, при прощании он заметил, что глаза шевалье подернулись влагой… но все-таки он не заплакал! Когда молодой человек, без памяти влюбленный в Лоизу, узнал, что она предназначена другому, не уронил ни одной слезы!

Чувствуя, как горячие слезы сына капают на его седую голову, отец был удивлен и потрясен.

— Жан, — тихо сказал он, — Жан, сынок, нет у меня слов, чтобы утешить тебя… Как же ты страдаешь! Такой молодой, такой красивый и отважный! Если бы я мог умереть дважды: и за тебя, и за себя… Но нет!.. Этим негодяям нужен ты! Они и меня схватили, чтобы поймать тебя… Плачь, плачь же, сынок, оплакивай свою разбитую жизнь!