Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - [214]

Эта религия викингов была построена на древнем фундаменте; что касается формы, то ее создатели сторонились нововведений. В мифах об Одине мы видим ряд повторяющихся сюжетов: нескончаемое пиршество в королевских палатах, возвеличивание поэзии, появившейся благодаря Одину, похитившему мед Суттунга, любовные похождения, нередко скандальные, – куда бы мы ни посмотрели, везде встречаются освященные в веках элементы ритуала и драмы. И все-таки все изменилось. С изменением ритма и общего строя жизни появилась новая гармония. Когда мысли и чувства, а также деяния уравновешивают друг друга, они могут приобрести странный тон, даже более странный, чем может породить любая революционная доктрина. В жизни викингов сражение и честь представляли собой главные ценности существования, как это было в старину, но теперь они превратились в правила и принципы жизни, управляющие Вселенной: благодаря своей жизни и смерти воин, или человек меча, вносил свою лепту в формирование судьбы Вселенной.

Поэзия века викингов наполнена громом войны и грохотом щитов, освещена заревом горящих городов. Но громогласный самовосхваляющий гимн Одина, воспевающий красоту войны и величие смерти, когда ее встречают мужественно, несет в себе отзвук трагедии и печали. Люди, подхваченные вихрем века завоеваний, иногда останавливались, пораженные ужасом при виде разительных перемен – и в мире, и в сознании людей, – вызванных яростной борьбой за власть и славу. В длительных походах и особенно поселившись на новых землях, люди отрывались от своих корней и привычного окружения; они объединялись в братство, которое зачастую брало верх или, по крайней мере, накладывало нагрузку на обязательства родства. В стремлении к главенству братья впали в раздор, что могло привести к разрыву оков фрита. Тевтон не мог найти слов, сильнее выражающих его смятение и крайнее отчаяние, чем слова из стихов «Вёлуспы»: «Братья начнут / биться друг с другом, / родичи близкие / в распрях погибнут».

На чувстве родства зиждутся нравственные устои, и, если корень всех добродетелей отравлен, исчезает и воля к сохранению чести. Когда братья воюют между собой, наступает не только век мечей и секир, но и век волков, как сказано в «Вёлуспе»: «Тягостно в мире, / великий блуд, / век мечей и секир, / треснут щиты, / век бурь и волков / до гибели мира; / щадить человек / человека не станет». Моральное разложение поражает самый корень жизни, а жизнь вне фрита невозможна, за его пределами нет ни духовной радости, ни радости от обладания материальными благами. Век войны превращается в век бурь, век уничтоженных урожаев, век морозов и зим, длящихся год напролет.

В произведениях, прославляющих войну и почетную смерть в бою, как мерило человеческой доблести, нельзя не уловить тревожную ноту. Когда судьба разражается бурей, весь мир сотрясается под ударами молний. История смерти Бальдра, как она излагается исландцами, была поэтическим творением, порожденным трагическим настроем эпохи викингов. Мир окутывает зловещий, роковой мрак, проистекающий из центральной сцены трагедии, в которой боги стоят вокруг тела их родича, не в силах произнести ни слова. Чудовищное злодеяние (nidingsverk) – кровь, пролитая внутри клана, – отбрасывает тень надвигающейся беды на дом и род; здесь же, в мире богов, тень столь велика, что погружает весь мир во тьму смерти.

История Бальдра основана на древнем мифе. Он изобилует чертами легенды, достаточно ясными, чтобы подтвердить гипотезу, что он был создан на основе жертвенной драмы, возможно похожей на ритуал Фрейра, изложенный Г. Некелем в его книге о Бальдре[153], но мы не в силах реконструировать оригинальную форму и содержание легенды. Безымянный поэт эпохи викингов погрузил этот вопрос в свой собственный опыт и трансформировал миф в поэму с определенной целью. Сосредоточив сцены вокруг идеи божественного гнева и бессилия богов – «язык перестал слушаться асов, и не повиновались им руки, чтобы поднять его», – он превратил драму плодородия в поэтический символ, подразумевающий, что путь истории неизбежно ведет к Судному дню.

Автор поэмы о Бальдре не был одинок в те смутные времена. Литература эпохи викингов доказывает, что и другие умы обладали всеобъемлющим взглядом на историю как на эсхатологическую драму, кульминацией которой является вселенская катастрофа, а завершением – заключение договора между богами и силами зла. В свете этой мысли раскрывается судьба – или воля Одина, – демонстрируя далекоидущие планы. Бог всматривается в будущее и читает знаки на горизонте; он знает, что судьба мира будет зависеть от обширности его рядов, когда они выйдут на бой с волком и порождениями тьмы. В основе его замысла лежит тщательно продуманный план. Он побуждает земных владетелей действовать, вне зависимости от их личных целей и устремлений. Он ведет их на поле смерти, совсем не думая об их дружбе и вражде. Его цель – заполнить Вальхаллу лучшими людьми.

Этот дух нашел выражение в эддической хвалебной песни «Речи Эйрика» (Eiríksmál), созданной в память о конунге Эйрике Кровавая Секира, павшем на поле боя. Эхо тяжелой поступи Эйрика, направлявшегося в Вальхаллу, достигло чертога Одина, так что «затрещали стен доски», словно в покои рвалась тысяча людей. Один пробуждается от сна, в котором ему привиделось, будто он велел приготовить Вальхаллу для встречи героев: «Странен сей сон, – / сказал Один, – / будто встал я до свету / убрать Вальгаллу / для павших воинов. / Велел я эйнхериям / живей подыматься, / скамьи застилать / и мыть чаши. / Вином валькирии / вождя встречают».