Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - [212]

II

Люди эпохи викингов были народом, для которого жизнь представлялась большим приключением. Великие короли и мелкие вожди, пересекавшие моря и сражавшиеся на чужих берегах, не были только лишь разбойниками. Далеко не все, но многие из них были дальновидными политиками, которые отправлялись за море, чтобы создать свое королевство или завладеть землями. Нельзя не отметить, что дух авантюризма, побуждавший викингов раз за разом пересекать моря и бескрайний океан, шел рука об руку в трезвым расчетом. Авантюризм был в крови викингов, именно он порождал дерзновенные помыслы и честолюбивые замыслы, но чем лучше были продуман план, тем выше был энтузиазм искателей приключений.

Жизнь крестьянина размеренна и скучна. События в ней так же предсказуемы, как времена года, сменяющие друг друга. Сыновья стремились превзойти достижения отцов, все их надежды и подвиги были продиктованы желанием сберечь честь, стяжать славу и укрепить хамингью клана. Все это побуждало молодых викингов покидать дома отцов и отправляться за море. Жизнь этих воинственных странников – и вождей и крестьян – превращалась в игру за славу и власть, в которой воин ставил на карту свою жизнь, всегда готовый рискнуть, чтобы добиться всего или ничего.

Для тевтонов жизнь подразумевала сражение; тевтон держал свое оружие острым, непрестанно оттачивая его о свою честь. И пусть не война, а труд – созидательная деятельность – определял течение жизни и обуславливал появление институций, как социальных, так и религиозных, человек подтверждал свою честь не только тем, что умело возделывал землю и проявлял щедрое гостеприимство, но и храбростью в бою. Самым верным и даже единственным доказательством доблести были подвиги, совершенные боевым оружием. Эти доблестные рыцари с презрением смотрели на тяжелый труд земледельцев и других мирных тружеников, о чем свидетельствует эпиграмма из «Песни о Харбарде»: «У Одина – ярлы, / павшие в битвах, / у Тора – рабы». Согласно древней традиции, война и пиршество были неразделимы. При дворах святых королей каждую ночь свершался обряд хождения рога по кругу. Когда же король со своим двором перемещался в другую страну, жизнь превращалась в нескончаемый круговорот битв и пиров.

В каждом доме удача и честь были фамильным богатством, передаваемым из поколения в поколение, они поддерживались объединенной силой членов клана. Вдали от дома каждому приходилось ковать собственную удачу и поддерживать честь клана в одиночку. И чем больше подвигов совершал человек, тем более требовательной и свирепой становилась его честь, как зверь, который никогда не знает, когда ему снова удастся насытиться. Многие викинги видели, как завоевывались и гибли королевства; величайшим героем считался тот, кто мог сказать: «Королевство потеряно, но никогда не поздно завоевать другое». Когда нравственная сила проявляла себя не столько в том, чтобы доказать, что человек стоит своей чести, сколько в том, что он добился славы, смерть была столь же великим и, возможно, более великим деянием, чем победа. Посмертная слава и жизнь в памяти новых поколений была самым желанным и надежным приобретением. Когда-то для клана честь была хлебом насущным. Теперь она превратилась в крепкий напиток бессмертия, который открывал мир блаженства за вратами могилы.

Влияние истории на интеллектуальную жизнь века викингов наложило сильнейший отпечаток на представление о судьбе. В те времена судьба была связана с удачей клана. Норны определяли – «выбирали» – жизнь ребенка, добавляя в нее следующие составляющие: определенную меру лет, события, чтобы их наполнить, и цели, к достижению которых стоит стремиться. Их «выбор» не считался непреложным законом, но он довлел над человеком и определял его поступки. В жизни викинга судьба воспринималась как божество, обладающее собственной волей; случалось, что судьба выбивала оружие из рук своего подопечного. Верный духу предков, он воспринимал решения судьбы как неизбежное и считал за честь не дрогнуть при встрече с этой деспотичной силой, которая в один день возносит человека на престол, а в другой – бросает его в море на корабль с горсткой людей на веслах. Человек доказывал свою силу умением управляться с парусами, когда их наполнял ветер, а когда приходило время, он с улыбкой отправлялся на дно.

Нигде в век викингов мы не находим отклонений от принципов тевтонской культуры. Завоеватели и короли свято хранили традиции своих предков. Но случалось и так, что негасимый свет старой веры начинал сиять лихорадочным свечением, идеалы и установления отцов преображались и возносились на новый уровень; ритуал и лежащие в его основе идеи приобрели новый импульс, точно так же, как социальные формы приходят на службу новым целям. Когда скандинавы научились выходить в открытое море, преодолевать безбрежные дали и достигать чужих берегов, их миграция стала не просто переменой места. На родных берегах окружавший их мир, каким бы большим он ни был, можно было окинуть внутренним взором; с открытием новых горизонтов древний Мидгард потерял свою определенность и стал превращаться во что-то более похожее на нашу Вселенную. Это изменение мировоззрения породило новое представление о богах и людях. Местные божества, чья власть охватывала только территории их почитателей, были заменены пантеоном богов, правящих миром. Святилище, являвшееся центром Мидгарда, вознесенное на небеса, превратилось в божественный дворец. Прославленные в веках мифы, повествующие о деяниях независимых друг от друга божеств, были превращены в поэтическую мифологию, божественную сагу точно так же, как это сделала более ранняя раса викингов, гомеровские греки.