Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - [127]
Избрание митрополита Илариона
Ненависть русов к ромейской "гегемонии" еще раз прорвалась наружу в 1051 г. Незадолго до этого умер формальный глава Русской Церкви митрополит Феопемт. И вот, не дожидаясь присылки в Киев ставленника Константинопольской патриархии, Ярослав созвал поместный собор русских епископов, на котором, по указанию "самовластца", митрополитом Руси был избран Иларион. Существует собственноручная его запись, сделанная на одной из принадлежащих ему рукописей: "Аз, милостию человеколюбиваго Бога, мних [монах] и прозвутер [пресвитер] Иларион, изволением Его от благочестивых епископ (по)священ бых и настолован в велицем и богохранимем граде Кыеве, яко быти ми в нем митрополиту, пастуху же и учителю. Быша же си в лето 6559 [1051] владычествующу [в княжение] благоверному кагану Ярославу, сыну Владимирю. Аминь".
В Повести временных лет этому событию посвящена одна сухая строка: "Постави Ярослав Лариона митрополитом русина в святей Софьи, собрав епископы". За напускным бесстрастием летописец скрыл взрывоопасную суть данного церковного акта. Между тем это был полный разрыв Русской Церкви с византийским церковным каноном. Во-первых, избрание митрополита собором русских епископов посягало на важнейшее право константинопольского патриарха в отношении подчиненных ему митрополий - право поставлять туда архиереев . Но на Руси эту патриаршую прерогативу считали небезусловной, каковой она и была в действительности. В первые века существования христианства местные общины пользовались в данном вопросе большой свободой, а епископская власть на местах не нуждалась в посторонней санкции. Каноническое оправдание церковному акту 1051 г. приводит Никоновская летопись, которая ссылается на евангельское "правило святых апостол 1-е: два или три епископы да поставляют единаго епископа, и по сему священному правилу и уставу божественных апостол сошедшеся рустии епископы поставиша Илариона, русина, митрополита Киеву и всей Русской земле…" Однако из греческих номоканонов X-XI вв. это апостольское правило было вычеркнуто, и русские епископы могли прочитать его только в каком-нибудь списке древнеболгарской Кормчей книги (так называемой Синтагме) , где оно сохранялось (и применялось на практике) благодаря тому, что Болгария во второй половине IX в. завоевала для себя церковную автокефалию.
Во-вторых, митрополитом Русской Церкви был выбран простой священник, а не епископ, как то предписывалось греческим церковным уставом. Подобная практика тоже была характерна для ранних христиан. Но в середине XI в. ее придерживались только в Ирландской церкви, которая в свое время оказала большое воздействие на русское христианство. Отсюда вероятно, что "русская митрополия утверждалась на основе порядков независимых от Византии христианских общин (Русской земли. - С. Ц.), находящихся к тому же под контролем княжеской власти" .
Третье "преступление" Русской Церкви, по понятиям греков, состояло в том, что на митрополичью кафедру был возведен местный иерей, "русин", а не уроженец Византии. Это был уже имперско-расистский предрассудок в чистом виде, не имевший отношения к церковным правилам. Но греки упрямо держались за него как за устав святых отцов. Доводы в пользу поставления в русские митрополиты исключительно духовных лиц из Византии читаем у византийского канониста XIV в. Никифора Грегоры. Свое мнение он высказал по аналогичному поводу, когда в 1353 г. в Константинополе обсуждался вопрос о поставлении в московские митрополиты первого кандидата из русских, владимирского епископа Алексия, будущего святителя. Протестуя против этого назначения, как дела неслыханного, Грегора пишет, что изначально власть над Русской Церковью принял греческий архиерей, которому узаконено было подчиняться "Константинопольскому трону и получать от него права на духовную власть". А потому и преемники его с тех пор выбирались "из здесь [то есть в Византии] родившихся и вместе воспитавшихся, и попеременно, один за другим, принимающих предстоятельство по смерти предшественника, дабы связь между этими двумя народами [русскими и греками] сильнее и сильнее укреплялась и навсегда сохраняла бы единодушие веры в его полной сущности" . Но если в 1353 г. среди греческих иерархов нашлись колеблющиеся, благодаря которым претензии Москвы в конце концов были удовлетворены, то во времена Ярослава Константинопольская патриархия была настроена категорически против русского выдвиженца. Иларион и сам отметил, что обряд посвящения и интронизации был совершен над ним русскими епископами, без какого-либо участия константинопольских церковных властей.
Из сказанного видно, что, попирая нормы обычного церковного права Византии, русские "еретики" апеллировали к опыту ранних христианских общин, автокефальной Болгарской церкви и собственной церковной традиции. Этот канонический поворот достаточно четко обозначил направление, в котором собирались двигаться Ярослав и новый русский митрополит, в чьих творениях нельзя обнаружить даже малейшего намека на связь Русской Церкви с Константинопольской патриархией: курс был взят на полную церковную автономию.
