Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - [129]
Реальная угроза русской автокефалии, по-видимому, побудила Византию пойти на попятную и удовлетворить если не все, то большую часть требований Ярослава в отношении государственного суверенитета Русской земли. Внезапные перемены в политике были вполне в духе последних лет правления Константина Мономаха. "Переменчивый душой, — пишет о нем Михаил Пселл, — порой сам на себя не похожий, Константин хотел прославить свое царствование… Вместе с тем, отправляя посольства к другим властителям, он, вместо того чтобы разговаривать с ними как господин, искал их дружбы и слал им чересчур смиренные письма".
Среди обстоятельств, настраивавших Константина к смирению перед русским "архонтом", не последнюю роль должны были играть опустошительные печенежские набеги на империю, достигшие особенной силы в 1048-1052 гг., когда многочисленная орда хана Тираха, перейдя Дунай, водворилась на Балканском полуострове, откуда совершала набеги под стены самого Константинополя. В этих условиях василевс не мог допустить ухода Руси из-под византийского влияния, главным проводником которого в Киеве выступали греческие митрополиты. Русь была самой влиятельной силой в Северном Причерноморье, и в интересах империи было направить эту силу в тыл печенегам. С другой стороны, на примирении с русским князем, пускай и за счет уступок политического свойства, вероятно, настаивал патриарх Михаил Керуларий, который безусловно не мог оставаться безучастным зрителем отпадения Русской митрополии.
Так или иначе, Ярославу был предложен компромисс, имевший целью отвлечь его от опасных новшеств в церковной сфере. Греки требовали сместить митрополита Илариона и назначить на его место греческого архиерея. В обмен на это они соглашались удовлетворить гордыню "самовластца", даровав ему знаки царского достоинства и удостоив чести породниться с императорским домом посредством династического брака.
Ничего другого Ярослав и не мог пожелать, даже если бы в 1043 г. военное счастье оказалось на его стороне. Искушение было слишком велико, и "небесное", как это всегда случается в политике, было оставлено ради "земного". Ярослав принес в жертву государственной выгоде церковную независимость, как некогда поступил и отец его, князь Владимир. На восстановление церковных связей княжего двора с Византией уже в 1052 г. указывает сообщение Повести временных лет: "Того же лета [1052]… в Киев пришли три певцы [церковных певчих] из грек с роды своими".
Приблизительно тогда же митрополит Иларион был смещен с кафедры. Вместо него в русские митрополиты был поставлен грек Ефрем, носитель придворного титула протосинкелла (кандидата в патриархи). Он прибыл в Киев не позднее 4 ноября 1055 г., так как в Мстиславовом евангелии под этой датой помещена запись: "Священие Святой Софии, иже есть в Киеве. Священа Ефремом митрополитом".
Дух русского христианства изгонялся из соборной Русской Церкви, словно нечистая сила. В том же 1055 г. церковному преследованию подвергся новгородский епископ Лука Жидята по навету своего холопа Дудыки. И хотя по закону русскому и Русской Правде показания холопа не имели значения свидетельства ("холопу на правду не вылазити"), митрополит Ефрем дал ход делу. Лука был вызван в Киев на церковный суд, "и осуди митрополит Ефрем, и пребысть там три лета" (сообщение Новгородской летописи). По всей вероятности, таким недостойным способом Ефрем избавился от одного из ревностных сторонников избрания Илариона.
Дальнейшая судьба самого митрополита-русина представляет предмет догадок для историков. В древнерусских памятниках на этот счет царит глухое молчание, - и это притом, что Иларион "по всем данным должен был бы быть канонизированным русским святителем" . М.Д. Приселков предполагал, что Иларион удалился в Киево-Печерский монастырь, где, приняв схиму под именем Никона, стал тем самым преподобным Никоном Великим, которого наши древние памятники знают как миссионера, строителя монастыря в Тмуторокани и преемника преподобного Феодосия по игуменству в Киевской лавре и которому А.А. Шахматов приписывал составление первого Киево-Печерского летописного свода 1073 г. Одна из слабых сторон этой остроумной гипотезы, как справедливо указывал А.В. Карташев, состоит "в умалении литературного сияния" Илариона, "которое не укрылось бы и под схимою" . В рассказах Киево-Печерского патерика о монастырской братии последних десятилетий XI в. упоминается вскользь некий "черноризец Ларион", проводивший время в своей келье за написанием книг. Уединенный писательский труд - подходящее занятие для человека, чьим именем открывается история русской литературы. Да и монастырская келья - весьма вероятное место пребывания для опального митрополита. Но никаких других подтверждений того, что книги "черноризца Лариона" были написаны тем же пером, которому принадлежит и "Слово о законе и благодати", у нас нет.
Удалив Илариона и восстановив каноническую связь Русской Церкви с Константинопольским патриархатом, Ярослав выполнил свою часть договоренности с василевсом. Константин IX тоже сдержал слово. Его дочь (скорее всего, от второго брака ) была обвенчана с младшим сыном Ярослава Всеволодом. Как сообщает Повесть временных лет, в 1053 г. "у Всеволода родися сын, и нарече имя ему Володимер, от царицы грекини". Этому ребенку, известному последующим поколениям под именем Владимира Мономаха, было уготовано большое будущее.
