Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - [126]
Русские люди провинились перед Богом тем, что не соблюли Господни заповеди, "к земному приклонихомся" и "поработихомся грехови". "Нет среди нас ни единого, - сетует Иларион, - кто о небесном тщащася и подвизающа, но все о земном, все о печалех житейских, ибо оскудела преподобными земля!" Однако он не допускает и мысли, что это Бог отвернулся от русских людей: "Не Ты оставляешь и отвергаешь нас, но мы не взыскуем о Тебе…" Иларион просит Бога проявить терпение и не сделать Русской земле то, что Он сделал Иерусалиму: "Терпел нас и еще долго терпи, остави гневный Твой пламень… Сам направь нас на истину Твою… И пока стоит мир, не наводи на нас напасти искушения, не предай нас в руки чуждых, да не прозоветься Град Твой градом плененным и стадо Твое пришельцами в земле не своей. Да не рекут страны: где есть Бог их?"
Явленная под стенами Царьграда неблагосклонность Бога к русскому воинству была слишком тревожным знамением, чтобы отнестись к ней как к преходящей военной неудаче. Илариона, как, видимо, и многих других при дворе Ярослава, преследовали опасения, что сокрушительное поражение русского оружия может серьезно пошатнуть позиции христианства в Русской земле. И берестовский пресвитер молит небесного владыку: "Не попущай на нас скорби и глада и напрасных смертей, огня, потопления, да не отпадуть от веры нетвердые верою. Мало показни, а много помилуй, мало язви, а милостивно исцели, вмале опечаль, а вскоре увесели, яко не терпить наше естьство долго носити гнева Твоего, яко стебель огня. Но укротися, умилосердися… продолжи милость Твою на людех Твоих, ратныя прогони, мир утверди, страны укроти… сущая в рабстве, в полоне, в заточении, в оковах, в плавании, в темницах, в алкоте и жажде, и наготе, - вся утеши, вся обрадуй, радость творя им и телесную, и душевную". Последние строки - это, конечно, о Вышате и его товарищах, томившихся в византийском плену.
Ярослав прислушался к голосу своего духовного наставника. Заботы о "земном" были оставлены ради "небесного", то есть укрепления христианских основ русской жизни. Не случайно последнее десятилетие жизни Ярослава (1044-1054) в Повести временных лет так бедно на политические события - их собственно и нет вовсе, за исключением похода 1047 г. в Мазовию, но борьба против язычников, разумеется, не рассматривалась как предосудительное попечение о "земном".
У нас нет возможности осветить во всех подробностях религиозно-церковную деятельность Ярослава в 40-х гг. XI в. От мероприятий в этой области летопись сохранила только известие о построении храма Святой Софии в Новгороде и заметку под 1044 г. о перезахоронении останков Ярославовых дядей, жертв междоусобной брани Святославичей: "Выгребоша 2 князя, Ярополка и Ольга, сына Святославля, и крестиша кости ею, и положиша я в церкви святыя Богородица [Десятинной]".
Последнее сообщение, в частности, свидетельствует, что Ярослав стремился повысить свой личный престиж христианского государя за счет приращения "святости" великокняжеского рода. Отныне он мог числить среди своих предков не только равноапостольных отца и бабку, но еще и двух дядей-христиан. Вместе с тем описанный летописцем обряд интересен в том отношении, что позволяет говорить о сознательном отступлении русского Царьграда от православно-византийской догматики. Обряд крещения мертвых, известный у ранних христиан гностического толка, был неоднократно осужден отцами Церкви II-IV вв. и подвергся официальному церковному запрещению на местном Карфагенском соборе 397 г. Не знать об этом в Киеве не могли, так как указанное правило Карфагенского собора входило в состав Номоканона XIV титулов, переведенного на славянский язык не позднее конца IX в. И тем не менее на Руси крещение покойников, как видно по летописной записи, выглядело вполне благочестивым делом не только для современников Ярослава, но даже и для составителя летописного свода конца XI - начала XII в.
Перенесение и крещение княжеских мощей носило, конечно, характер торжественного действа и, безусловно, было совершено в присутствии иерархов Русской Церкви. Однако трудно допустить, что в их числе был митрополит Феопемт или какой-нибудь другой греческий архиерей. Представитель византийской ортодоксии, находись он в Киеве, должен был бы воспротивиться проведению данной церемонии. Это соображение заставляет считать, что акт 1044 г. имел место в условиях продолжающегося конфликта с Константинопольской патриархией и во время отсутствия в Киеве митрополита-грека. Несмотря на военное поражение, Ярослав упорствовал в своем противостоянии Константинополю, перенеся тяжесть борьбы в область церковных отношений, где попечение княжего двора о "небесном" вскоре обрело вполне ясную цель: добиться канонической независимости Русской Церкви от византийской иерархии.
Мирный договор с Византией был заключен только в 1046 г., из чего видно, что Ярослав пытался выговорить для себя какие-то особые условия. Но греки не шли ни на какие уступки. Все, на что согласился Константин IX, - это отпустить на родину искалеченных русских пленных. Напряжение в русско-византийских отношениях не исчезло. Никоновская летопись подытоживает рассказ о событиях 1040-х гг. сообщением, что "Ярославу… с греки брани и нестроения быша".
