Эпоха добродетелей. После советской морали - [66]

Шрифт
Интервал

Поэтому соблазн «традиционных ценностей» в определенной мере безальтернативен. Как результат, в эпоху Путина достаточно быстро сформировался господствующий тренд официальной поддержки «традиционных ценностей» и «духовных скреп», которые были призваны служить идейной надстройкой над реалиями постсоветского капитализма. Другое дело, что, поскольку в течение последних десятилетий сформировалось совсем не традиционное общество, а отчасти – общество «готическое», отчасти построенное на похожих, но не идентичных традиционным позднесоветских добродетелях, предлагавшийся этико-политический дискурс был заведомо неадекватен в качестве отражения реального содержания разделяемых обществом моральных норм. Российскому государству как «единственному европейцу» народ всегда кажется недостаточно моральным. Становясь на путь вестернизации, как и прежде, Российское государство начало полагать себя также и моральным учителем народа. Сверху народная масса представлялась ему морально дезинтегрированным обществом, в котором распалось то, распалось се – и это необходимо скрепить. В этой ситуации тайна «духовных скреп» и «традиционных ценностей» заключалась в том, что объективно они не могли быть не чем иным, как средним между идеологизированными ценностями верхнего яруса полноценной моральной ценностной «пирамиды» и позднесоветской этикой добродетелей. Но для верхнего яруса им не хватало открытой отсылки к религии или идеологии, а для нижнего – тесной связи с конкретными социальными субъектами и социальными практиками (семей, гильдий, корпораций, общин и пр.). В итоге всегда получалась повисшая в воздухе симуляция. Хотя она казалась соблазнительной на первый взгляд, попытка прояснить ее подоплеку обнаруживала пустоту и практическую неприменимость. Неприменимость была обусловлена тем, что такой симуляции не хватало универсальности: в современном обществе «традиционные ценности» даже для их приверженцев оказываются произвольным набором ценностей. Все неудобное с точки зрения последовательно проводимой верности традиции в ее аутентичном виде просто игнорируется, поскольку большинство приверженцев «традиционных ценностей» на словах совсем не хотели бы всерьез жить по православному или исламскому «домострою» и «традиционное» для них означает в значительной мере почти неприкрытое позднесоветское.

С национальной идеей дело обстояло не лучше. Показательно, что попытки ее создания регулярно проваливались, а последняя версия в виде «патриотизма» и вовсе откровенно демонстрирует свою пустоту. Действительно, люди, которые декларируют необходимость (желательность?) выработки «национальной идеи», не могут представлять ее иначе, чем то, какой она была в пору позднего СССР, – только лишь формальной рамкой, пустым верхним этажом моральной пирамиды, который по инерции указывал этике добродетели ее место. Они полагают, что, надстроив такой же пустой этаж сегодня, они решат задачу. Проблема в том, что для достижения такой цели этаж должен был быть хоть когда-то полным – но предлагаемый ценностный новострой пуст изначально. Пустой этаж – хорошее место для привидений вроде «православия», «русского мира» или «патриотизма». Не случайно до сих пор никто так и не смог представить не вызывающего вопросов перечня традиционных ценностей и скреп. Содержание списка ведь не важно, важно само представление о том, что «нечто эдакое» должно быть. Неопределенность в данном вопросе позволяет уличать своих оппонентов в несоответствии абстрактным традиционным ценностям и духовным скрепам, представляя всякий раз новое их понимание ad hoc. Наконец, ради этих симулякров не надо всерьез поступаться своими частными интересами, достаточно просто делать все то же самое, что и делалось, ничего качественно менять не следует: пусть остается все то же самое, только больше и лучше. Именно это и является пределом мечтаний тех, кто правит Россией сегодня. Так, президент РФ В. Путин неоднократно выражался в том духе, что никакой иной национальной идеи, кроме патриотизма, придумать невозможно. Имеет смысл полностью привести текст одной из заметок, в которой, на наш взгляд, исчерпывающе представлен взгляд российской власти на национальную идеологию и то, чего власть в связи с ней ожидала от граждан. Итак: «„У нас нет никакой, и не может быть другой объединяющей идеи, кроме патриотизма <…>. Никакой другой идеи мы не придумаем, и придумывать не надо“, – цитирует „РИА Новости“ президента. Он также отметил, что и бизнес, и чиновники, и все граждане работают для того, чтобы страна становилась сильнее. „Потому что, если так будет, каждый гражданин будет жить лучше. И достаток будет больше, и комфортнее будет и т. д. Это и есть национальная идея“, – цитирует президента ТАСС. Владимир Путин добавил, что эта идея не идеологизирована и не связана с деятельностью какой-то партии, поэтому является общим объединяющим началом. „Она не идеологизирована, не связана с деятельностью какой-то партии. Это связано с общим объединяющим началом, – пояснил президент. – Если мы хотим жить лучше, нужно, чтобы страна была более привлекательной для всех граждан, более эффективной“. Ранее президент признался, что ему по-прежнему нравятся коммунистические и социалистические идеи: „Если мы посмотрим ῾Кодекс строителя коммунизма᾿, который широко тиражировался в Советском Союзе, он очень напоминает Библию, – сказал президент, выступая на первом Межрегиональном форуме ОНФ в январе текущего года. – Идеи-то вообще хорошие – равенство, братство, счастье, но практическое воплощение этих замечательных идей в нашей стране было далеко от того, что излагали социалисты-утописты. Наша страна не была похожа на город Солнца“. Он также напомнил, что все обвиняли царский режим в репрессиях, однако с массовых репрессий, имеющих вопиющий масштаб, началось становление советской власти. А летом 2015 года президент России Владимир Путин заявил, что верность ценностям патриотизма является „священным долгом“ россиян. Это заявление он сделал на вручении грамот о присвоении звания „Город воинской славы“. „Наш священный долг – быть верными великим ценностям патриотизма, хранить память о подвиге отцов и дедов, чтить наших ветеранов“, – сказал он»


Рекомендуем почитать
Начало Руси. 750–1200

Монография двух британских историков, предлагаемая вниманию русского читателя, представляет собой первую книгу в многотомной «Истории России» Лонгмана. Авторы задаются вопросом, который волновал историков России, начиная с составителей «Повести временных лет», именно — «откуда есть пошла Руская земля». Отвечая на этот вопрос, авторы, опираясь на новейшие открытия и исследования, пересматривают многие ключевые моменты в начальной истории Руси. Ученые заново оценивают роль норманнов в возникновении политического объединения на территории Восточноевропейской равнины, критикуют киевоцентристскую концепцию русской истории, обосновывают новое понимание так называемого удельного периода, ошибочно, по их мнению, считающегося периодом политического и экономического упадка Древней Руси.


История регионов Франции

Эмманюэль Ле Руа Ладюри, историк, продолжающий традицию Броделя, дает в этой книге обзор истории различных регионов Франции, рассказывает об их одновременной или поэтапной интеграции, благодаря политике "Старого режима" и режимов, установившихся после Французской революции. Национальному государству во Франции удалось добиться общности, несмотря на различия составляющих ее регионов. В наши дни эта общность иногда начинает колебаться из-за более или менее активных требований национального самоопределения, выдвигаемых периферийными областями: Эльзасом, Лотарингией, Бретанью, Корсикой и др.


Кто Вы, «Железный Феликс»?

Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.


Практикум по истории СССР периода империализма. Выпуск 2.  Россия в период июнь 1907-февраль 1917

Пособие для студентов-заочников 2-го курса исторических факультетов педагогических институтов Рекомендовано Главным управлением высших и средних педагогических учебных заведений Министерства просвещения РСФСР ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ, Выпуск II. Символ *, используемый для ссылок к тексте, заменен на цифры. Нумерация сносок сквозная. .


Добрые люди. Хроника расказачивания

В книге П. Панкратова «Добрые люди» правдиво описана жизнь донского казачества во время гражданской войны, расказачивания и коллективизации.


Русские земли Среднего Поволжья (вторая треть XIII — первая треть XIV в.)

В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.


Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС.


Внутренняя колонизация. Имперский опыт России

Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.


Кривое горе (память о непогребенных)

Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает мертвых к жизни, но это не совсем жизнь. Культурная память после социальной катастрофы — сложная среда, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлений. Среди них живут и совсем странные существа — вампиры, зомби, призраки. От «Дела историков» до шедевров советского кино, от памятников жертвам ГУЛАГа до постсоветского «магического историзма», новая книга Александра Эткинда рисует причудливую панораму посткатастрофической культуры.


Революция от первого лица. Дневники сталинской эпохи

Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.