Эпоха добродетелей. После советской морали - [44]

КОММУНАРСТВО: СМЕЛО К «КРАСИВОЙ ЖИЗНИ»

Коммунарский эксперимент, как его замышляли энтузиасты, изначально имел своей целью воспитание человека коммунистического общества. Однако с коммунистическими ценностями не очень получалось, они были слишком формальны, а вот с добродетелями, необходимыми для достижения более скромных промежуточных целей, – все шло гораздо успешнее.

Так, коммуна описывалась как «такая школа, где никто никого не учит, а просто живут и работают так, как должен жить самый дружный отряд, самая дружная комсомольская организация. Что попусту мечтать о красивой жизни? Давайте устроим ее сами!»195. Иными словами, коммунарский эксперимент самими его участниками описывался как попытка построения сообщества людей, собравшихся ради того, чтобы устроить себе «красивую жизнь». Это, между прочим, первое определение, которое содержится в посвященной коммунарству книге С. Соловейчика, – и оно никак не связано с «коммунизмом».

Чтобы устроить себе «красивую жизнь», объединившиеся в коммуну должны были обладать определенным набором качеств-добродетелей. Коммунарский клуб, как замечает М. Кордонский, был их «тренажером». «Создателям методики удалось придумать способ построения таких игрушек и поставить их в школьных пионерских, отрядных комнатах лагеря или детских подвалах – ЖЭУ и всяких РЭПов, чтобы каждый мог занять свое место в экипаже на три недели, два дня, а то и на часик после школы»196. Обратим внимание на просто-таки классическую формулировку этики добродетели – «чтобы каждый мог занять свое место». Соответственно, и в детях воспитывались типичные добродетели, свойственные задачам поддержания сплоченности в малых группах, к которым по обстоятельствам добавлялись еще какие-нибудь, связанные с областью интересов этих групп: «В идеологии, которую коммунарские клубы пытаются реализовать клубной жизнью и привить своим воспитанникам, можно заметить преобладание таких идеалов:

Ответственность (или чувство ответственности) как антитеза безответственности <…>.

Искренность как антитеза лицемерию, лжи <…>.

В декларациях некоторых клубов на высший уровень иерархии ценностей возводятся некоторые эстетические идеалы, например „чувство прекрасного“, „любовь к природе“. Обычно это связано с родом занятий клуба: театральным, литературным, изобразительным, экологическим, туристско-краеведческим. Поскольку по этим вопросам бытует несравненно большее многообразие мнений, чем по вопросам нравственным, есть смысл считать это идеализацией комиссарских вкусов и научных воззрений»197.

Несколько иначе то же самое выражает другой автор, который пишет о существовании в каждом клубе «планки нравственности», «внутриклубных нравственных принципов», главные из которых – отзывчивость, уважение личности, ответственность и требовательность, честность и доверие, демократичность (в смысле: открытость). При этом он отмечает, что «внутриклубные принципы могут и сильно отличаться от привычных представлений о том, „что такое хорошо“»198.

Тут мы касаемся другой стороны моральной проблематики коммунарского движения. Поскольку коммунарство изначально возникло как реакция на незавершенность и непоследовательность коммунистического воспитания, оно должно было ориентироваться на высокие ценности и цели. Это подразумевало достаточно серьезное напряжение в разрыве между сущим и должным. В 1990 году О. Мариничева писала: «По сути, тысячи людей в те годы по всей стране вместе с горсткой взрослых (но каких!) приступили к очень трудной и ответственной работе: воссозданию коммунистического идеала. У нас был свой кодекс, свои законы: „Наша цель – счастье людей“. „Живи для улыбки товарища…“ Москвичку Лену Белякову ее отец, ответственный работник ЦК КПСС, из дому гнал за это „счастье людей“. „Не потерплю в моем доме абстрактный гуманизм!“ А нам он был дороже всех программ и „Кодексов…“, написанных суконным языком „новояза“. Мы строили свою мечту по „Туманности Андромеды“ ученого и писателя Ивана Ефремова; по духу, а не букве ленинских работ. Мы отбрасывали, как отслужившие свое, все эти „диктатуры“, но вычитывали у Маркса, Энгельса свое: что коммунизм – это производство развитых форм общения; что это общество, построенное по законам гармонии. <…> С гармонией мы были в ладах. Ведь наши сборы целиком были направлены на раскрытие творчества в человеке. Песенные, театральные, художественные – упоительные сборы наши! Чтя святость самопожертвования, одухотворенность и бескорыстие революционеров старой гвардии, мы все же больше ориентировались на личность „пацифиста“ Альенде, Виктора Хары»199.

Другой энтузиаст коммунарства, С. Соловейчик, писал: «С главным своим делом – воспитанием советского гражданина, творчески активного, развитого, духовно богатого, идейного человека, верящего в людей, в жизнь, в свою способность улучшить ее, – коммунарская методика справляется отлично. Коммуна растит не добродетельных, а добродеятельных. Если бы попросили кратко сформулировать, что хочет видеть в человеке коммуна, я бы ответил: „Как можно больше уверенности в себе, как можно больше любви к людям“. Коммуна опирается на самое высокое в человеке – и всегда выигрывает. Высокое воспитание, каким бы оно ни казалось непрактичным, на самом деле самое практичное, мощное, эффективное воспитание»