Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.) - [91]
Завершающей вспышкой периода 1417–1427 гг. стал «моръ лета 6935». Наиболее раннее сообщение об этой эпидемии хранится в тексте Софийской второй летописи: «Въ лето 6935 быстъ моръ великъ во всех градехъ руских, перли прышом» [ПСРЛ 6, 2001: 52]. В то же время наиболее ценные сведения об этом бедствии содержатся в двух более поздних летописных сводах: Супральском списке и Мазуринском летописце. Однако, если в первом источнике конкретно сообщается о времени и месте начала эпидемии: «В лето 6935. А князь великыи въ Кжелю занже на Москве почальса моръ злеи первого тои же осени» [ПСРЛ 17: 60], то во втором летописном своде большое внимание уделено описанию клиники. Причем, для передачи информации о событиях, последовавших после данной эпидемии, приведен библейский сюжет о «Всемирном потопе», который напрямую свидетельствует о масштабности данного события: «Лета 6935-го мор бысть по всей земли по Руской; а знамя было моровое кому умереть, ино синь прыщь, а кому не умереть, ино червлен, только лежит долго, до коих мест выгниет. И после того мору стали люди немного жить, век недолог отсекошась, яко же при Ноеве потопе» [ПСРЛ 31: 102]. Все это позволяет нам говорить, что осенью 1427 г. в Москве произошла сильная вспышка чумы.
Ценность текста Мазуринского летописца заключается в том, что в нем нашло отражение восприятие данных бедствий средневековым русским обществом. Одной из главных особенностей описания периода 1417–1431 гг. в этом летописном своде заключается в том, что эти события объединены в единый абзац и датированы 1414/15 г. «Людие же едва образумишася от страха онного. Потом же паки нача быти в людех болезнь коркотная. Тако сугуба казнь и многообразну на ны попустившу, приводя нас на покаяние. И таков бысть глад велик по всей земли Рустей, яко мнозии людие измроша от глада, а инии в чюжия земли разыдошася. Прочии уже на путех от глада и от студении помроша: бе бо тогда зима вельми студена. И такого глада малодушнии людие не терпяху; ядяху мертвыя скоты, конину, и псину, и кошки, и кроты; паче всех сих, — оле бедны! — яко и людей ядоша» [ПСРЛ 31: 101].
Также определенный исследовательский интерес представляет опубликованный в сборнике отечественного востоковеда В.Г. Тизенгаузена отрывок из труда ал-Макризи, указывающий на продолжение эпидемии чумы уже в ордынских землях в 1428–1430 гг.: «В 833 (1430) и предшествующем ему годах в землях Сарайских и Дештских и в степях Кыпчацких были сильная засуха и чрезвычайно большая моровая язва, от которой погибло множество народа, так что уцелели из них (татар) со стадами только немногие роды» [Тизенгаузен В.Г., 1884: 442].
В определенном смысле сообщения в Никоновской и Воскресенской летописях наводят на мысли о продолжении периода «мора и глада» в 1430–1431 гг. [ПСРЛ 8: 95; ПСРЛ 12: 9]. Согласно этим летописным сообщениям из-за сильной жары начались сильнейшие пожары и длительная засуха. Результатом «стал гладъ великъ по всей земли Русской», а также, скорее всего, продолжение эпидемии чумы. Об этом свидетельствует указанное в тексте Никоновской летописи небесное явление «столпы огнена».
Проанализировав данные отрывки можно заключить, что в общественном сознании эпидемии 1414–1416, 1417–1427, 1428–1431 гг. воспринимались единым целым. С учетом анализа распространения «мора» во время третьей волны Второй пандемии чумы можно говорить, что нестабильный с эпидемиологической точки зрения период для Улуса Джучи и находившихся от него в вассальной зависимости русских земель продолжался с 1414 по 1431 гг. Соответственно, все произошедшие в этот период события в политической плоскости, так или иначе, содержали в себе отпечаток этих явлений.
Как и во время вспышек первой и второй волн Второй пандемии чумы исторические источники фиксируют значительные изменения на политической карте. Главной отличительной чертой этого периода становится значительное территориальное расширение, а затем и политическое возвышение Великого княжества Литовского при князе Витовте. По мнению ряда историков в значительной степени это произошло в результате передачи в конце XIV в. ханом Токтамышем литовскому князю ярлыка-пожалования на сбор дани с русских княжеств [Грушевский М.С., 1907: 85–87, 457–462; Петрунь Ф.Е., 1929; Шабульдо Ф.М., 2006]. Как сообщают хроники Дитмара Любекского и Я. Дуглоша, произошло это сразу же после совершенных в Каффу военных походов Витовта в 1397 и 1398 гг. против ордынских соперников Токтамыша [Scriptores rerum Prnssicarum, 1866: 216; Jana Dlugosza kanonika krakowskiego, 1868: 491]. По мнению отечественного историка Беспалова Р.И., закрепление за последним права управления русскими землями произошло сразу же после возвращения ордынскому правителю сарайского престола [Беспалов Р.А., 2013: 32].
